Страница 97 из 101
— Эйха, правда, учитель у меня был хороший.
— Очень приятно, — сказал после долгой паузы Кабрал, — что ты не забыла ничего, чему я тебя учил.
— Аморо мейо, от тебя я научилась гораздо более важным вещам, чем правильно смотреть на картины. Взгляни, “Рождение Терессы”! Неужто она была такая маленькая? А мне твоя копия все равно нравится больше оригинала. Кто его писал? Не могу вспомнить.
— Дионисо Грихальва, ваша светлость, — послышался голос из дальнего конца выстланного паркетом зала, и Мечелла с Кабралом оглянулись одновременно. — Прошу прощения, — продолжал человек, выходя на середину, под свет высоко висящей люстры. — Я недавно вернулся из Диеттро-Марейи и несколько лет не видел Галиерры. Сожалею, что прервал ваш разговор.
— Ничего страшного, эмбахадорро, — ответила Мечелла, распознав ранг посла по нарукавной эмблеме: теперь, когда шляпы с пером вышли из моды, Алессио отмечал наиболее высокопоставленных Грихальва собственной эмблемой. — И спасибо, что вы мне напомнили автора. Да, “Рождение Терессы” написал Дионисо. Это было так давно.
— Конец его был довольно печален, — заметил иллюстратор, коснувшись Чиевы до'Орро у себя на груди.
— Печален? — Кабрал бросил на говорившего взгляд, которого Мечелла не поняла. — Он ведь умер во сне?
— Ах, да, конечно. Я его с кем-то спутал. — Он слегка пожал плечами, как бы извиняясь за свою забывчивость. — Я вижу, ваша светлость предоставили Галиерре “Первую Любовницу”. Ее не видели здесь уже много лет. Говорят, она очаровывает каждого, кто на нее посмотрит, — совсем как ваша светлость, — добавил человек, коснувшись рукой губ и сердца в архаическом жесте почтения.
— Эйха, эти комплименты Грихальва! — рассмеялась Мечелла. — Я всего лишь женщина, а “Сааведра” — шедевр. Мы как раз собирались к ней. Не присоединитесь ли?
Они прошли в дальний конец Галиерры, где у стола с открытой перед ней книгой стояла Сааведра, поправляя лампу длинными пальцами. После продолжительного безмолвного созерцания Мечелла вздохнула.
— Да, вот ее конец был воистину печален, я полагаю. Хоть никто и не знает, что с ней на самом деле случилось.
— В некотором смысле странное полотно, — заметил Кабрал. — Поза в чем-то неуклюжая, и вещи, выбранные для ее окружения — особенно книга на столе, — совершенно необычны. Но я не удивляюсь, что она завораживает любого. Такая мучительная красота, и с таким чувством передана.
— А знаете, — задумчиво сказала Мечелла, — мне кажется, будто на ее устах зарождается улыбка. Это всего лишь иллюзия, но.., будто она прочла в этой книге что-то, порадовавшее ее.
Иллюстратор Грихальва кивнул.
— Понимаю, ваша светлость. Гений Верховного иллюстратора Сарио был таков, что любой, чей портрет он написал, будто оживает в своей раме.
— Именно так! — воскликнула Мечелла. — Каждая линия, каждая тень — совершенство. Он был воистину блестящий мастер.
— Уверен, что такая похвала из уст вашей светлости доставила бы Сарио глубочайшую радость, — ответил Сарио.