Страница 76 из 101
— Мама, пожалуйста, успокойся. Он любит тебя, а не ее.
— Ты что, не понимаешь? Он увидел ее, захотел и взял! Только что не прямо в зале, на полу, при всех! Ты замечаешь хоть что-нибудь, кроме своих дурацких красок? Он лгал мне, он предал меня, а она.., я слышу, как она теперь смеется надо мной!
— Она не хочет его больше. Ты сама говорила, что не хочет.
— Ты говоришь как мужчина. Конечно, она его не хочет! Она сделала это только для того, чтобы унизить меня! Явилась разряженная, как нипалийская шлюха, и соблазнила его!
Тасия в ярости шарила взглядом вокруг себя.
— Где перо? Мне нужно написать…
Рафейо вытащил из кармана карандаш. Она схватила его, бросилась на пол и, расправив скомканное письмо, нацарапала на обороте язвительную непристойную фразу.
— Отнеси это ему. Прямо сейчас. Найди его, в какой бы сточной канаве он ни прятался, и отдай ему это!
— Конечно, но…
Он взял листок и хотел помочь ей подняться на ноги. Тасия оттолкнула его. Лицо ее было пунцовым, а сжатые губы побелели от ярости.
— Мама! — закричал он в ужасе.
— Отнеси ему! Немедленно! Сейчас же!
Тасия смотрела на него снизу вверх, стоя на четвереньках, — груда мятых шелков и оскорбленной гордости. Она тяжело дышала, черные глаза бешено сверкали.
— Ты мой сын Так защити же меня!
Рафейо выскочил из Галиерры на улицу, не видя перед собой ничего. Каким-то образом он нашел дорогу в Палассо Веррада, как-то сумел объяснить лакею, что должен передать письмо дону Арриго от графини до'Альва. Как-то вскарабкался по лестнице на второй этаж, не опускаясь на колени, как его мать.
Арриго лгал ей, Арриго предал ее. По пути Рафейо на лестницах и в переходах висели великолепные картины, написанные руками верных Грихальва для до'Веррада, этих лжецов и предателей. И эта красота, этот гений служат человеку, который мог так поступить с Тасией.
Его мать. На коленях. Мать, чье тело подарило ему жизнь, чье тело дарило наслаждение Арриго на протяжении всей жизни Рафейо. Арриго наплевать на унижение Тасии. Она значит для него не больше, чем эти картины на стенах, — она тоже Грихальва и тоже принадлежит ему.
И Рафейо вынужден служить этому человеку. Когда-нибудь он станет его Верховным иллюстратором.
И Мечелла. Великая герцогиня Тайра-Вирте. Ей он тоже должен будет служить.
Это она во всем виновата. Окуласурро корассонерро, говорится в старой пословице. Когда-то кастейские крестьяне называли так светловолосых мускулистых северных варваров, совершавших набеги на их земли. Как раз про Мечеллу. Голубые глаза, черное сердце. Если бы она никогда не приезжала в Тайра-Вирте, если бы довольствовалась рождением и воспитанием детей, как разумная женщина, если бы она вообще не рождалась на свет…
Если бы она умерла.
Он должен служить Арриго. У него нет выбора. Кроме того, виноват не Арриго — он всего лишь мужчина. В том, что случилось, повинна одна Мечелла. Когда она жила в своем Корассоне, у Арриго с Тасией все так хорошо складывалось… Мечелла и только Мечелла виновата во всем. И если она уедет навсегда…
Он должен служить Арриго. У него нет выбора. Верховные иллюстраторы всегда служат Великим герцогам.
Но ей он не будет служить. Никогда.
Рафейо протянул сложенный в несколько раз измятый листок камердинеру Арриго.
— Только для глаз его светлости, — выдавил он. — От графини до'Альва.
— Я прослежу, чтобы он это получил.
— Нераспечатанным.
Оскорбленный слуга надменно выпрямился и захлопнул дверь перед носом Рафейо.
Рафейо было на это наплевать. Сбегая вниз по лестнице через две ступеньки, он беззвучно шевелил губами, повторяя приходящие ему в голову слова, как санкто бормочет свои молитвы.
"Не буду ей служить. Это все она. Она во всем виновата. Не буду ей служить, никогда…"
И пока он повторял эту беззвучную молитву, в голову ему пришла идея.
Он вышел на улицу. Яркое солнце слепило глаза — и тут его осенило. Это была только идея, вроде быстрого наброска, над которым еще долго надо работать, чтобы получилась картина. Но он увидел эту картину, и все пустые места в ней, в которых было повинно его невежество, не смогли помешать ему громко рассмеяться.
Невежество — это ненадолго. Иль агво, иль семмино и иль сангво научат его многому. Остальному научит Премио Фрато Дионисо. И все это он использует. Он начнет работать прямо сейчас, применяя то, что уже знает, то, что он может сделать, а когда будет узнавать новое, он заполнит и пустые места. Он, истинный Грихальва, создаст такую красоту и такое великолепие, каких никто еще не видел.
Никто и не увидит, кроме него самого. Он создаст эту картину, он ее и уничтожит.
Глава 52
Лето 1267 года было самым скверным временем в жизни Арриго. Никогда еще на протяжении всей истории Тайра-Вирте, всех четырехсот сорока восьми лет, прошедших с тех пор как Ренайо до'Веррада был провозглашен герцогом, никогда еще с наследником так не обращались.
Женщина, когда-то любившая его, оказалась предательницей и ушла к другому. Женщина, которую он любил, бросила его. Отец лишил его всякой власти и не позволял заниматься никакими государственными делами. Мать порицала родного сына, сестра ругала последними словами. Народ терпел наследника с трудом. Как же такое могло случиться с ним, общим любимцем, которого всю жизнь называли Неоссо до'Орро?
Он сбежал в Чассериайо и оставался там, несмотря на удушливую жару, стоявшую летом в этом речном краю. Целыми днями он бродил по комнате или обходил свои владения, а по ночам лежал один в своей широкой кровати на шелковых простынях и думал, кто же лежит сейчас с Мечеллой…
А Тасия… Тасия была незаживающей раной, боль от которой терзала его грудь при каждом вдохе. Он не станет добиваться встречи с ней, не будет умолять ее поверить. Но это лето как никогда ярко показало ему, что он любит ее, хочет ее, что она нужна ему — и что он должен был жениться на ней.
Как это было бы прекрасно. Он жил бы тогда своей собствен-, ной жизнью, приносил пользу, сам нашел бы свое призвание. Если бы Тасия была рядом с ним, если бы им не надо было больше притворяться, они могли бы творить чудеса. Дети — это не важно. Наследовать мог бы Малдонно, сын Лиссии.