Страница 70 из 101
— Вы знаете мой ответ, — сказал Северин.
— И мой, — пробурчал Кабрал и, развернувшись, быстро ушел.
— Эйха, — вздохнула Мечелла. — Теперь я его обидела. У вас, Грихальва, гордости больше, чем у королей!
По обычаю всем иностранным правителям присылались в дар картины по случаю их вступления на престол. Поскольку новый король Гхийаса был братом Мечеллы, Дионисо при полном одобрении Вьехос Фратос предложил написать две картины: одну официальную и вторую — в качестве личного подарка. Первую надлежало повесить в каком-нибудь из парадных залов — в Зале Совета, например. Вторая будет находиться в личных апартаментах нового короля. Обе картины должны содержать символы, понятные всем образованным людям, и магию, известную лишь Грихальва и Великим герцогам.
Дионисо уже писал портрет Энрея III в качестве наследного принца, и его знания очень помогли Меквелю в создании официального портрета. Дионисо представил карандашные эскизы, словесное описание характера Энрея и прибавил к этому, что, если конь будет изображен не слишком достоверно, молодой король запрячет картину куда-нибудь подальше, и она не сможет, таким образом, оказывать на него влияние и не принесет Тайра-Вирте никакой выгоды.
Второй портрет Дионисо написал сам, используя его заодно как наглядное пособие для обучения Рафейо некоторым дополнительным тонкостям, неизвестным пока его соученикам. Кроме того, он хотел увлечь Рафейо прелестями портретной живописи, поскольку юноша, увы, предпочитал пейзажи и архитектурные сооружения. Так дело не пойдет. Верховный иллюстратор должен писать людей, оставив кому-нибудь другому амбары, поля, замки и мельницы.
Стиль современных пейзажистов совсем не нравился Дионисо. Если раньше было принято изображать безбрежное небо над низким горизонтом, то теперь все шиворот-навыворот. Над обширными пространствами болотной зелени или золотых песков умещалась лишь тоненькая полоска темно-синего неба. Фигуры людей перестали тщательно прорисовывать, на заднем плане их и вовсе намечали несколькими мазками. Это должно было якобы создавать впечатление то крестьянского платья, то мужского плаща, то широкополой соломенной шляпы. Что хуже всего, нарушались и математически выверенные законы композиции. Фигуры были в беспорядке разбросаны по всему холсту и ничем между собой не связаны. Искусство Грихальва должно быть строгим по форме, потому что слишком большие требования предъявляются к его содержанию. Все существо Дионисо восставало против этих отвратительных экспериментов, нарушавших композицию и, естественно, ослаблявших магию.
Но как бы уныло ни выглядели новомодные пейзажи, они были все же лучше, чем натюрморты, изображения мертвой природы. Мертвыми-то они были, но вот к природе не имели ни малейшего отношения. Никогда в природе не встречались такие цветы и фрукты, которые рисовали теперь некоторые Грихальва. Совершенно симметричные, без единого пятнышка, они выглядели столь же аппетитно, как покрытая глазурью керамика. Каждый иллюстратор в процессе обучения должен был нарисовать несколько десятков натюрмортов, чтобы знать, как правильно располагать символические цветы, фрукты, травы и деревья — то есть основные магические элементы. Но нынешние натюрморты были лишь бессмысленным переводом красок, мертвым изображением странно уложенных плодов или природной геометрии цветка.
Дионисо, как Премио Фрато, имел большое влияние. Но он был слишком занят собственной работой, — да и руки его были уже слишком старыми для того, чтобы создать шедевр, который смог бы отвлечь иллюстраторов от бесцельных упражнений в рисовании пейзажей и натюрмортов. Когда Рафейо станет Верховным иллюстратором (а это произойдет уже через несколько лет, Меквель не будет жить вечно), он, если понадобится, в кровь сотрет свои молодые сильные пальцы, чтобы спасти искусство Грихальва.
Но пока это время не пришло. Сейчас задача Дионисо — написать портрет, и портрет этот надо использовать для того, чтобы пленить воображение Рафейо заключенными в нем возможностями. В официальной версии — первом конном портрете, написанном Меквелем за всю его жизнь — была использована обычная символика. Там присутствовали кедры, обозначающие Силу, желтые лилии — Мир, шалфей — Мудрость, и символы всех прочих полагающихся королю достоинств и добродетелей. Дионисо и Рафейо долго рылись в принадлежащей Дионисо копии Фолио, дополненной его собственноручными выписками из Кита'аба, чтобы найти другие, малоизвестные символы. Только один иллюстратор из пятисот знал старую тза'абскую символику, и осторожное расследование позволило Дионисо прийти к выводу, что Меквель не принадлежит к их числу.
Медное ручное зеркальце означало Зависть, голубые розы — Безрассудство, корона, украшенная черными бриллиантами, — Высокомерие. На самом деле во всем мире существовало только два таких камня: один находился в далекой полулегендарной стране Синна, второй украшал подагрический палец тза'абской императрицы. Действие этих и многих других символов усиливалось за счет нелакированной сосновой рамы, источавшей аромат магической энергии. Радиус действия магии был весьма значительным: запах сосны чувствовался по всей огромной мастерской Дионисо в Па-лассо Грихальва.
Сама картина представляла собой уникальный тройной портрет: анфас в средней части, левый и правый полупрофили по краям. Дионисо давно уже обдумывал идею подобной композиции, так что это было вполне допустимым экспериментом. Где бы портрет ни висел, как бы ни повернулся к нему король Энрей, магия все равно будет действовать. Слева Зависть, Гнев и Ограниченность, справа — Безрассудство, Упрямство, Высокомерие и Непостоянство.
— Матра! — ухмыльнулся Рафейо. — Если он будет ходить из угла в угол, то просто запутается и спятит! А что, если он будет смотреть прямо?
Дионисо лишь улыбнулся в ответ.
Однажды утром, когда Рафейо вошел в мастерскую, он увидел, что над головой Энрея появился нарисованный вверх ногами сноп пшеницы вперемешку с боярышником. Туго завязанная белая ленточка не давала рассыпаться этим символам Богатства и Плодородия. Юноша повернулся к учителю и обвиняющим жестом указал на картину.