Страница 3 из 47
Эскалатор медленно поднимает нас к отверстию люка, затянутому тонкой пленкой. Тоскливо смотрю на место, еще недавно бывшее дорогой на гору. Вдали темнеют неподвижные фигурки «несмышленышей».
Представляю, как они придут сюда, как недоуменно будут ощупывать неодолимый для них подъем. Попытаются пробраться к Дворцу, но раковины с жидкостью, которые нельзя выпускать из щупальцев, сделают это невозможным.
Ненавижу Влада. Еще никогда ни к кому я не испытывал такой ненависти. «Несмышленыши»… Почему он это сделал? Чтобы унизить меня? Из презрения к ним?
Они уйдут в свои мрачные недра, унося в душах страх, удивление и… неутолимое любопытство, жажду познания. И это погонит их снова и снова к горам, где расположено нечто Великолепное и Загадочное. Но жизненосная жидкость в раковинах, которая делает их такими жадными и недоверчивыми, заставит всякий раз остановиться внизу.
А потом… Что же будет дальше?
И вдруг очень ясно представляю… Нет, вижу, что будет!
Однажды любопытство окажется сильнее всего. Самые смелые или самые пытливые из них решатся. Они станут трудиться: сплетут канаты и мосты, перебросят их через трещины. А у подножия горы оставят свои раковины, впервые доверив их другим, чтобы потом с помощью канатов поднять их наверх. И никто из оставшихся внизу не обманет их доверия, потому что иначе он не узнает о Великолепном и Загадочном.
Спиральные облака, бешено вращаясь, летят мимо меня. А я держу палец на кнопке эскалатора, смотрю на бывшую дорогу и — в себя. Что-то зреет во мне, проявляется, как на фотопленке.
Здесь, на этих разрушенных ступенях, «несмышленыши» взойдут, должны будут взойти на очень большую ступень…
ЗАГАДКА «АКУЛЫ»
Научно-фантастический рассказ
Юрий сидел на стуле у изголовья кровати и молчал. За окнами больницы цвели деревья, журчали арыки, и ему казалось, что волнистые волосы Марины стекают по подушке как ручьи. Он смотрел на ее исхудавшее лицо, на сухие, потрескавшиеся губы, вбирал в память все мелочи — и то, как она слабо пошевелила рукой и как посмотрела на него.
Марина видела обострившиеся скулы Юрия и все понимала. Пыталась шутить, чтобы подбодрить его:
— Ну вот, исполнилась твоя мечта. Я — в опасности…
Он вспомнил скамейку в московском парке. Рука девушки лежала в его руке, и ему хотелось только, чтобы это длилось вечно, чтобы чувствовать, как бьется ниточка пульса, чтобы знать, что рядом она, доверившаяся просто и навсегда. Он сказал тогда: «Иногда мне хочется, чтобы ты попала в опасность… Понимаешь?»
«Понимаю. Тогда бы ты спас меня», — улыбнулась она.
Это было недавно — восемь месяцев назад и очень давно — когда она была здорова. И еще он вспомнил, как тревожилась ее мать на аэродроме: «Берегите Марину, Юра, и сами поберегитесь. Ведь «акула» — это, наверное, очень опасно».
Он улыбнулся тогда успокаивающе и с видом превосходства: «акула» казалась ему совсем не такой страшной.
«Акула»… Она вспыхнула в Афганистане и, как смерч, ворвалась в Иран, превращая целые районы в госпитали и больницы. Она была страшней чумы. Все заболевшие умирали.
Походные госпитали и научно-исследовательские станции вырастали на пути эпидемии, как бастионы.
Было замечено, что после фильтрования — причем применялись фильтры с широкими порами — зараженная среда становилась неопасной. Значит, возбудитель — микроб, и, значит, он во много раз больше вирусов, которые так малы, что не задерживаются фильтрами. Но даже при увеличении в сотни тысяч раз, при котором ясно различались вирусы, возбудителя «акулы» обнаружить не удалось.
Коварного врага тщетно искали бессонные глаза микроскопов. Газеты тревожно заговорили о загадке «акулы». Это была страшная загадка — она стоила жизни многим тысячам людей.
Юрий вспоминает, как они летели сюда: он, Марина, профессор Нина Львовна, лаборанты. Нина Львовна подшучивала над «веселым свадебным путешествием» своего ассистента, и все смеялись, хоть всем было невесело.
И вот Юрий сидит у постели больной. Его рот защищает многослойная марлевая повязка. И горько подумать, что это защита от дыхания Марины, от ее губ, которые он столько раз целовал.
Из соседней палаты доносятся стоны. Ежедневно в больницах освобождаются десятки коек, но не потому, что больные выздоровели…
За окном сплелись цветущие ветки. Им нет никакого дела до человеческой тревоги и муки. Они рассказывают людям о том, что смерти не существует, что есть только жизнь во многих переходах и разнообразии форм. Они говорят, что ничто на свете не бывает неподвижно и мертво, а просто меняет формы, так же как цветок переходит в плод, как плод падает на землю, чтобы прорасти семенами. Они рассказывают людям все это, и кто может — тот читает, кто прислушивается — тот слышит. А самый острый слух у мудрецов и влюбленных.
Юрий наклоняется ниже и говорит сквозь марлевую повязку:
— Все будет в порядке, Маринка. Вот увидишь…
Она с трудом улыбается.
Рядом хрипит больная:
— Няня! Няня!
В углах ее губ — кровавая пена…
Юрий вышел из больницы и сразу же попал в иной, живой и стремительный мир. Куда-то спешили люди, с шуршаньем проносились мимо стеклянные коробки автобусов. Мужественный голос пел по радио:
Юрий ходил по этой дороге каждый день по многу раз. Собственно говоря, все другие дороги исчезли, осталась одна: лаборатория — больница, больница — лаборатория. Он плохо запоминал улицы — всегда был занят своими мыслями, но эту печальную дорогу запомнил навсегда.
Он шел и думал о Марине и о своих опытах в лаборатории, потому что теперь это связывалось воедино. Красные треугольные пятна на шее Марины — метка от «зубов акулы». Потрескавшиеся губы, лихорадочный блеск глаз. Стоны из соседней палаты, кровавая пена… Еще не увидев таинственной бактерии, он уже знал ее в лицо. Загадка «акулы» — и жизнь Марины. Одно переплеталось с другим, совмещалось, отзывалось болью.
Где же скрывается возбудитель — бактерия «а», как ее заочно назвали ученые? Проклятый, подлый возбудитель болезни! В электронный микроскоп, в котором ясно видны вирусы, он не может увидеть бактерию «а», которая во много десятков раз больше вируса. В чем же дело? Может быть, эта бактерия не поддается окраске? Он применял все мыслимые и немыслимые способы окраски, он рассматривал объект и в боковом свете, и с напылением металлом, и в флуоресцентный микроскоп, дающий цветное изображение. Но загадка продолжала существовать — и умирали тысячи людей, пораженные невидимым врагом, и мучилась Марина (он не мог подумать «умирала»). Юрий почувствовал боль в груди и как-то особенно ясно осознал, что в слове «болезнь» корень «боль». Боль… болит… болеет… И это имеет прямое отношение к Марине.
Он завернул за угол и увидел слепого. Постукивая палочкой по забору, тот искал вход во двор и не мог его нащупать. А калитка была перед ним — стоило только толкнуть ее. На лице слепого застыло мучительное выражение. Видимо, он спешил, и вот — неодолимая преграда.
Юрий быстро подошел к человеку в темных очках и провел его в калитку.
— Спасибо, — сказал слепой, и мучительное выражение сбежало с его лица.
«Где находилась преграда? Во внешнем мире? Нет, в нем самом. Ведь преграда — не забор, а слепота».
И вдруг Юрий с отчаянием подумал: «Может быть, я со стороны похож на него? Я тоже стою перед калиткой, но не могу ее распахнуть не потому, что она спрятана или трудно открывается, а просто потому, что я слеп…»
И в его напряженном мозгу возникла мысль, на долгое время лишившая его покоя: «Разве мог бы слепой создать микроскоп и проникнуть в невидимый мир? Разве глухой помыслил бы о создании звукоуловителя? С помощью приборов можно совершенствовать органы, но что делать, если нет самого органа?»