Повод для оптимизма

Второй - Карл, воинственный хам с огромными ручищами, прирожденный варвар и разрушитель. Вдобавок ко всему он проповедовал идею переделки мира. Конечно, при этом подразумевалось, что он и ему подобные будут хозяевами. Его мощные кулаки служили вескими аргументами в споре. Однажды он попытался пустить их в ход против меня, но не тут-то было...

Третий - Антон, внимательный и вежливый, изящный и тонкий, как трость с ручкой из слоновой кости, трость, в которой спрятано узкое лезвие стилета. Он старался не давать никакого повода для упреков в высокомерии, но тем не менее испытывал полнейшее презрение ко всем, кто был ниже его по происхождению. Меня он презирал за то, что мой отец - лавочник, и за то, что я плохо одевался. Он говорил извиняющимся тоном: "Ты хороший парень, но тебе не хватает утонченности". И добавлял небрежно: "Впрочем, это дело наживное, было бы желание да время". При этом он знал, что времени у меня нет и что родители мои против "бездельничанья" и "аристократического воспитания" в каком-нибудь специальном пансионе для выскочек.

Когда я уже далеко шагнул по служебной лестнице и мне вручали высший орден, а Карла и Генриха давно не было в живых, я встретился с Антоном. Он стоял рядом с министром. Я хотел было обнять его - все-таки школьные друзья, но он, предупреждая мой порыв, слегка отстранился и благосклонно протянул руку со словами: "Ты такой же добрый малый, каким был в школе, и ничуть не изменился". Я побледнел, как будто мне влепили пощечину, и только тайна, в которую я тогда уже проник, придавала мне уверенность. В ответ я сказал: "Приходи ко мне в лабораторию, Антон, друг мой. Я сниму эограмму твоего мозга и подарю тебе характеристику твоего психоизлучения. Ты узнаешь настоящую цену себе". Я посмотрел ему в глаза и добавил громко, чтобы слышал министр: "Тебе нечего бояться?"

Я надеялся, что загнал его в угол, но он ответил, как ни в чем не бывало: "Обязательно приду, когда... твой метод будет достаточно проверен".

Таинственные свойства мозга интересовали меня еще в школе. Это был мой "пункт", как подтрунивал Генрих. Он никогда всерьез не принимал положений парапсихологии, в какой-то мере допускал возможность телепатии, но отвергал ясновидение. Рассуждая на эту тему, он всегда исходил из того, что организм человека в принципе не отличается от организмов животных и поэтому его качества также не могут принципиально отличаться от их свойств. Исключение он делал для того, что связано со второй сигнальной системой. С особенным злорадством, причмокивая своими толстыми жирными губами, он рассказывал, как подозревали в ясновидении летучих мышей, пока не открыли у них явление ультразвуковой локации.

Его душа от рождения была до краев наполнена ядом насмешки над всем возвышенным и благородным, и он брызгал этим ядом вместе со слюной на своих слушателей.

На школьном вечере парапсихологии я показал, как опускается чаша весов под воздействием мыслеприказа, отгадывал невысказанные желания девушек, тем более, что желания эти были достаточно стереотипны. На этот вечер я пригласил и Генриха, а в благодарность он там же разоблачил мои опыты, как обычные фокусы. Откуда ему было тогда знать, что именно мне предстоит разоблачить перед всей нацией его темные махинации в науке?

Помню, каким несчастным и отчаявшимся он появился в лаборатории. От моей былой неприязни к нему не осталось и следа. Я протянул ему руку но он не пожал ее - возможно, и не заметил. Я сказал: "Все-таки ты пришел ко мне, Генрих, и не знаю, как ты, а я рад встрече и готов тебе помочь. Твой мозг болен, неизлечимо и давно болен, но я попытаюсь что-то сделать. Ты, наверное, слышал, что мне удалось построить прибор, тонко регистрирующий психоизлучение. У здоровых и полноценных людей должно преобладать с-излучение, характерное для мозга человека, у тех же, чей мозг страдает какой-либо существенной неполноценностью, проявляется у-излучение, присущее мозгу животных. После того, как я выясню характеристику твоего мозга, начнем искать способы лечения".

Так вот, после всего, что я готов был сделать для него Генрих тяжко оскорбил меня. Он кричал, что мои открытия антинаучны и антигуманны. Он оскорблял моих соратников и моих друзей. Все же я не мог обижаться, зная, какой конец его ожидает, насколько мучительной будет его смерть.

Следует сказать, что к тому времени я сделал новое открытие, которое с полным правом можно назвать Великой и Ужасной Тайной. Даже не столько великой, сколько ужасной. Дорого бы дали наши враги, чтобы докопаться до нее...

Встреча с Карлом произошла приблизительно при таких же обстоятельствах, как встреча с Генрихом. С трудом узнал я в новом пациенте бывшего одноклассника. Только всмотревшись пристальнее, я воскликнул: "Ты ли это, Карл, бедный друг мой?" Он ответил: "А кто же еще? Разве не помнишь, как я лупил тебя вот этой самой рукой?"

Он, покойник, тоже чем-то напоминал этого акдайца.

Нет, не чертами лица, а скорее его выражением - невозмутимостью и уверенностью в себе.

От всех этих мыслей, от воспоминаний я так устал, что буквально провалился в глухой крепкий сон...

Проснулся я только на следующее утро. Лодка стояла у берега. Этуйаве укладывал вещи в рюкзаки. Заметив, что я открыл глаза, он тотчас прервал свое занятие и поднес к моему рту скорлупу кокосового ореха с напитком из сока манго и хинина.

- Этуйаве дважды спас жизнь Профейсору, - сказал я, стараясь выразить голосом и улыбкой как можно больше благодарности. - Этуйаве для Профейсора - брат и отец.

Лицо акдайца оставалось невозмутимым, он ответил мне:

- Когда двое людей идут в джунгли и хотят там выжить, они должны быть ближе, чем братья.

В его словах было что-то от настоящей истины, готов поклясться. Сколько бы люди ни враждовали, ни боролись друг с другом, стоит им остаться наедине с природой - и они понимают, как мелки их раздоры перед ее мощью, способной в одно мгновение смести их вместе с машинами, ракетами, судами, городами - со всей цивилизацией. Люди словно прозревают, охватывая взглядом свою жизнь с болезнями и горестями, с неизбежным для всех концом, и начинают понимать, с кем надо бороться. Но миг прозрения так краток, что о нем остаются лишь слабые воспоминания, а жизнь так трудна и благ так мало, что люди с прежним ожесточением принимаются сражаться за место под солнцем. Чтобы выжить в этой борьбе, надо быть сильнее других, а чтобы не было раздоров и войн, необходимо распределить блага в точном соответствии с силой людей. Надо установить единый порядок среди людей по аналогии с извечным порядком в природе, где шакал не посмеет оспаривать добычу у тигра, а воробей не нападет на орла. Тигру тигрово, шакалу шакалье, - вот главный принцип идеального порядка. И чтобы наконец-то установить его на этой несчастной зеленой планете, в этом поистине "зеленом аду", есть прибор, который может абсолютно точно показать, кто чего стоит, и есть люди, способные воспользоваться им. Не их вина, что однажды они оказались неудачниками. На ошибках учатся. Самое главное - выжить, дождаться своего часа и не упустить его.