Последняя война

Дом был деревянный, большой, на высоком каменном фундаменте, с верандой. Надо пройти через застекленную веранду, потом войти в темные сени, а из сеней налево - в левую половину, где остановились райкомовцы, и направо - в правую половину, где жила хозяйка и ее дочка Светлана. Они собирались долго, может быть, всю ночь, что-то увязывали, подшивали, укладывали, снова отбрасывали. Жалко было бросать дом, но оставаться дома не могли, они уже знали, что такое оккупанты.

Райкомовцы тоже долго не спали, разговаривали, обсуждали, курили, Славка в сторонке сидел, он не был райкомовцем, и судьба его сейчас никому не была ясна. Он сидел с неясными думами, ничего не слышал, что говорили райкомовцы, курил. Где-то уже за полночь он вдруг подумал, что его ждет Светлана, что ей тяжело, как и ему, что ей хочется сейчас быть рядом с ним. Пришла эта блажь в голову. Но он встал и вышел в темные сени, как будто все было условлено заранее. Скрипнула дверь, Славка прикрыл ее за собой, и в ту же минуту скрипнула дверь в правой половине. Славка не удивился, он знал, что так будет, он только обрадовался, протянул вперед руки и медленно стал продвигаться в темноте, обшаривая темноту пальцами, и тут же наткнулся на пальцы Светланы, которые тоже обшаривали темноту. Прикоснулись, замерли и через миг уже стояли, прижавшись друг к другу, сдерживая прерывистое дыхание.

Славка щекой чувствовал ее щеку, грудью - ее податливую грудь, слышал, как часто билось ее сердце.

- Слава.

- Светлана.

Они долго и сладко целовались. Славка видел ее и в темноте, видел пушистую голову, светлую, почти белую, светлые брови, светлые ресницы, и глаза видел, и ничего прекраснее еще никогда не знал. Он знал, что целует ее, которая наконец-то пришла. Светлана. Светланочка. Слава, я тебя ждала. Может быть, всегда ждала. Я буду с тобой, я пойду с тобой завтра, Светлана.

Он целовал ее и говорил шепотом бесконечные глупости. Куда он пойдет? Как он будет с ней? Он же боец, а войны впереди было очень еще много.

Еще затемно город тронулся в дорогу. На выходе из города образовался поток беженцев. Шли женщины, дети, старики, шли с узлами, чемоданами, везли домашний скарб на тележках, на санках. Город уходил от немца.

В потоке шли и райкомовцы во главе с первым секретарем, бывшим командиром отряда Зайцевым. Не Арефием Зайцевым, Славкиным знакомым по отряду "Смерть фашизму", а совсем другим Зайцевым.

Славка шел отдельно. Он и Светлана везли тяжело нагруженные, увязанные веревками сани. Мать поддерживала груз и тоже немного помогала, потому что дорога шла на подъем и было тяжело.

Наклонясь вперед, шли они рядом, впряженные в веревочную лямку, Светлана в своем веселом берете, Славка в полушубке, высокой шапке, с автоматом на груди. И когда они переглядывались, губы их трогала улыбка.

Какое это было высокое и горькое счастье!

Уже светало. И светало хорошо, как только бывает перед ясным мартовским днем. Свет быстро размыл край неба, потом хлынул на землю, ослепительно загорелись снега. Тяжело было смотреть под этим ранним солнцем на уходивших из дому людей. За их спинами уже гремел бой. Наши оставляли город, закрепляясь на окраинах, в ближних деревнях.

Совсем еще недавно дорога хрустела от ночного морозца, теперь, разбитая, развороченная до суглинистого грунта, она текла, чавкала под ногами, оползала жидким, замешенным на суглинке талым снегом. Беда, человеческое горе перемешались в Славке с его глубокой радостью, с его глубоким счастьем, так что вся тяжесть этого утра ощущалась им только как тяжесть физическая: надо было идти по скользкой, расползавшейся дороге, делать эту сладкую работу - везти со Светланой какие-то ее вещи, помогать ее маме. И тяжесть была тяжестью его счастья, не оставлявшего в нем места ни для какого другого чувства, и горе людей было горем его радости, их радости - Славки и Светланы, - не видимой ничьими глазами, скрытой от всех и оттого еще более сильной.

Люди шли широким потоком, занимали дорогу и обочины дороги, шли устало, измученно, хмуро. Помогало одно: все знали, что идти недалеко, не так, как брели когда-то, в первый год войны, бежали, оседали по чужим местам застигнутые, отрезанные молниеносным врагом. Теперь уходили недалеко и ненадолго. И это облегчало, избавляло от безысходности. Уже в первой деревне остановилась часть беженцев. Во второй осело еще больше. Разбредались по хатам, прислонялись к заборам, стенкам, усаживались на бревнах возле дворов, на своих узлах, отдыхали. Другие шли мимо, шли к другой деревне, зная, что всем разместиться в одном месте нельзя.

У какого-то пряслица, на снятых с саней узлах, сидели Славка, Светлана и мать Светланы. Сидели, привалившись к изгороди, отдыхали. Сидели и другие беженцы рядом, слева и справа, по всей улице. Но и дорога не была пуста, по ней все еще шли, тянулись люди. Вдруг они стали расступаться, стягиваться к избам или переходить на другую сторону дороги, к полю. И тут же донеслась быстрая и влажная дробь лошадиных копыт, сотни, тысячи лошадиных копыт. В ослепительном свете ясного утра колыхнулось что-то, вроде ветер вырвался из дальнего леса.

Славка взглянул вверх по улице, оттуда на рысях шла кавалерия. Порушенным строем, но живо, слаженно, дыша стремительной силой, неслась на рысях конница, бравые кавалеристы в кубанках. Вот они поравнялись со Славкой. Белые башлыки за спиной, зеленые куртки в ремнях, автоматы на груди, повод в левой руке и, не на поясе, а притороченная к седлу, на левой стороне, - сабля. Главное оружие - автомат, сабля про запас. Цокали подковами лошади, плавно опускались и поднимались на стременах, в такт лошадиному бегу, бравые всадники. Шел на рысях кавалерийский полк. Впереди первого эскадрона - его командир, чуть в стороне, по обочине, оглядываясь назад, следя за порядком, то отставая немного, то снова пришпоривая коня, покачивался, красовался в седле молодой замполит полка Петя Юшин. Если бы только мог разглядеть его Славка, узнать в лихом замполите институтского товарища своего Петю Юшина, цыгановатого красавца из-под Рязани, с тихой речки Вожи. Но, играя в седле, посверкивая синеватыми белками, он промчался мимо, и вот уже не видно его за темной, красноватой массой первого эскадрона. Потом промчался второй эскадрон и третий. Конники спешили на подмогу пехоте. Нет, не придется немцам засиживаться в Севске.