Страница 88 из 103
После обеда из отеля Картона для доклада вернулся доктор Муфле. Но прежде всего Лябрюни спросил:
- Как вас приняли, дорогой доктор?
- Господин Картон пытался помешать мне войти. Он выразил опасение, что его клиенты...
- Я понял. Короче?
- Подписанный вами приказ, которым вы мне поручили проверить в целях общественной гигиены и безопасности, не имеем ли мы дело со случаем оспы ввиду плохого состояния больного, основательно испортил ему настроение. Но зато потом я официально успокоил его относительно болезни синьора Дель Тюлипо. Это просто воспаление легких.
- Как он себя чувствует?
- Достаточно хорошо для человека в его состоянии. Судя по телосложению, он может оказаться на ногах к концу этой недели.
- Хорошо, что я послал вас присмотреть за ним. Вы нашли подходящее средство?
Это было простое, восхитительное и легко исполнимое средство, и Лябрюни от души смеялся весь вечер. Для того, чтобы Тюльпан не восстановил свои силы впредь до нового приказа, хитроумный доктор Муфле приказал ставить ему пять клизм в день. В их состав входили различные средства: рвотные, слабительные и другие (Лябрюни не очень хорошо в этом разбирался), которые должны были полностью подорвать сопротивляемость Тюльпана. Вот что должна была в дальнейшем делать ему Гитта вместо банок; что она и делала, ужасно расс троенная, но находившаяся под строгим наблюдением Муфле, который приходил два раза в день, чтобы убедиться, что все исполняется точно.
Так что три недели спустя Тюльпан не только не прибыл к Штатхудеру в Голландию, а все ещё оставался в отеле Картона, как отмечалось в докладе, присланном в этот день начальником округа Филиппу Орлеанскому.
Лябрюни пребывал в состоянии полного довольства собой, так как не было ни малейшего шанса, что этот проходимец, прикованный в настоящее время к постели, сумеет сохранить свое достоинство, непрерывно отсиживаясь на горшке, но он должен был сохранять при чтении своего доклада всю подобающую такому случаю административную холодность и безразличие. Все происходило на улице Блё в маленьком салоне Агнии де Бюффон, а слушателями были Агния де Бюффон и герцог Орлеанский, пораженные услышанным, особенно герцог.
"...что касается его приходов и уходов, то они были весьма немногочисленны, - читал начальник с полным безразличием, как это и должно быть, когда дело вас не касается, но что делается легко и просто, когда ложь становится ремеслом. - Большую часть своего времени он проводил дома, о чем я имел честь вам сообщать; симулируя некую болезнь, он принимал в течение этих трех недель визитеров, относительно которых я вынужден просить монсиньора подумать."
Далее следовали детали. Эти детали могли смутить и более закаленную душу, и главным образом было досадно, что угасает заря дружбы, занявшаяся на высоте четырех тысяч метров и завершившаяся такими заверениями в лояльности.
- Во-первых, - запинаясь читал Амур Лябрюни, который хорошо знал англоманию герцога, - некая Дютильё, Маргарита, которую также зовут Гитта ля Рамон, простите меня, мадам (это относилось к Агнии де Бюффон), так вот предполагается, что она ухаживала за господином Тюльпаном, но я к сожалению должен сообщить, что она является старшей сестрой офицера седьмого инженерного полка Андора Дютильё, письмо которого имеется у меня - вот оно, монсиньор. В нем содержатся не очень лестные для вас оценки.
- Ну и что из этого? - спросил герцог, прочитав письмо. Он был страшно обижен не только из-за того, что там отмечалась его неспособность занять трон Франции, но и потому, что он в этом письме именовался также трусом, простофилей и карнавальным шутом. Читая из-за его плеча, Агния де Бюффон не могла удержаться от восклицаний, выражавших гнев и возмущение, и именно к ней прежде всего обратился герцог:
- И что из этого? В какой мере мнение, выраженное этим мерзавцем, и не адресованное непосредственно Тюльпану, его компрометирует?
Он повернулся к Лябрюни, чтобы услышать ответ.
- О! Ни в коей мере, - вкрадчиво сказал Лябрюни, поднимая письмо, которое герцог бросил на пол. Однако это мнение разделяет девица Дютильё, которая служила кухаркой у одного из моих людей и не скрывала своей антипатии... осмелюсь ли я сказать.
- Хватит этих доносов! - воскликнул герцог.
- Несомненно, все это простые совпадения, но досадно, что такие совпадения вполне определенным образом характеризуют господина Тюльпана. Какого черта он общается, причем тайным образом, с людьми, которые не слишком хорошо к вам относятся?
- Что значит "людьми! - сказал герцог, не давая обмануть себя искусственными построениями, сочиненными Лябрюни - Нет никаких "людей"; есть только девица Дютильё, брат которой, насколько я знаю, в настоящее время в Нормандии, если он действительно служит в седьмом полку.
И добавил, рассердившись на Лябрюни, который заставил его читать неприятные для него вещи:
- Если вы все это сочинили, то вам придется уйти в отставку, мсье. Все это такие мелочи!
- Монсиньор, с вашего позволения я ещё не ушел в отставку. Поверьте, я не стал бы задерживать ваше внимание на этих "мелочах", как вы их называете, если бы они действительно были таковыми.
И с известной долей торжественности он извлек из внутреннего кармана сложенный вдвое листок с напечатанным текстом, сказав при этом:
- Мы захватили это в момент выхода из печати.
Это был не памфлет и не пасквиль, а просто небольшой весело состряпанный текст, в котором газета Майробера рассказывала, издеваясь над своим собеседником, о беседе с сумасшедшим, который выдавал себя за герцога Орлеанского.
Восемь дней назад Лябрюни наконец-то добрался до МайроберА, который действительно гостил в борделе, как начальник и предсказывал в разговоре с Гиттой ля Рамон, и засадил того за работу - совершенно ясно, что Майробер не мог отказать начальнику ни в какой услуге в силу известных нам причин.
Из текста следовало, что некий персонаж, обозначенный в тексте буквой Т., имеет не очень ясные, но решительные наме рения, - из нижеследующего текста, в частности, возникал вопрос об узурпированных законных правах. Самое же главное заключалось в том, что те, кто знал этого человека, не могли ошибиться относительно личности автора этих намерений, так как Майробер описал его с абсолютной точностью в соответствии с приметами, которые ему продиктовал Лябрюни. Насмешливые намеки на тот факт, что "оригинал" (как называл его Майробер) участвовал в войне в Америке, рассеивали последние сомнения.