Реставратор

Зубов опешил. Как это так, он, владелец, готов пойти на… ну, обман, это слишком громко, скажем, на хорошую… поверхностную реставрацию, мастер не хочет срубить легких денег? Это не по правилам. Так у нас не живут… Или, может, он просто глуп и не видит своей выгоды?

– Вас, кажется, Олегом зовут? – Заказчик решил сменить тактику. – Давайте поступим следующим образом. Вы сейчас придадите трости товарный вид, а я потом, попозже, возьму ее назад и передам вам для полноценной реставрации. Даже пойдем дальше. Я сейчас оплачу эту работу по срочному тарифу и дам задаток на предстоящую. Теперь вы согласны? Вот и отлично, назовите вашу цену.

Олег еще ни на что не соглашался, он просто растерялся от такого напора. А клиент понял его молчание по-своему. Достав из бумажника солидную пачку портретов Франклина, он отсчитал десять бумажек и, протянув их Чернову, сказал:

– Это задаток. Вика, моя секретарша, проводит вас в комнату, где вам удобно будет заниматься своим делом… Сами понимаете, ко мне сейчас посетители должны прийти. Как закончите, милости прошу сюда же, в кабинет, получите еще столько же.

Олег, ошарашенный суммой, позволил секретарше, неизвестно как оказавшейся рядом, вывести себя из кабинета. Он шел за блондинкой и, рассеянно рассматривая ее сходящиеся в коленях иксобразные ноги, гадал, сколько же должна была стоить эта трость, чтобы за нее так щедро платили? Все же не начало девяностых – сейчас деньги-то научились считать!

– Сюда, пожалуйста, – пригласила Вика, входя в какую-то комнату. – Здесь есть свободный стол, Виталовский в командировке, так что располагайтесь. А если что-нибудь понадобится, девочки помогут вам со мной связаться.

Олег сел за стол и осмотрелся. Да уж, девочки. Две из трех находившихся в комнате дам уже небось и забыли, когда были ими. Их дочери, если таковые есть, и то уже далеко не девочки. Разве что внучки… Но зато третья заставила его мгновенно забыть об остальных.

Это была девушка лет двадцати двух – двадцати трех. Прекрасной лепки лицо, обрамленное прямыми светло-русыми волосами до плеч. В падавших из окна лучах солнца они блестели точно шелк. Господи, как красиво, подумалось Олегу. Дальше уже можно было и не смотреть, достаточно было взглянуть на эти волосы, но не отметить совершенство всего остального реставратор просто не мог. Художник, сидящий в нем, этого не простил бы.

У девушки была отличная осанка. После травмы позвоночника, из-за которой пришлось оставить большой спорт, Олег обращал на это особое внимание. Большие серо-голубые глаза посмотрели на него из-под пушистых, загибающихся вверх ресниц. Какая у нее чудесная белая матовая кожа! А ноги! Боже, это сон! Длинная юбка с модным разрезом до середины бедра, которая при ходьбе, должно быть, выглядела весьма скромным одеянием, теперь, когда она сидела, такой явно не выглядела, открывая взгляду больше, чем обязана была скрывать. Ее нижняя часть, свободно упав, довольно откровенно являла взору почти полностью роскошное бедро девушки. И ножку, да еще какую. Обтянутая тонкими, почти незаметными светлыми колготками, эффектно подчеркивавшими безукоризненную форму, она так поразила воображение Олега, что у него стеснилось дыхание и задрожали руки.

Вот бы нарисовать ее такой! И именно в этой соблазнительной позе, чтобы разрез вот так же оголял белоснежную ножку. Тонкая в щиколотке, она плавно переходила в идеально ровную голень с прекрасно тренированными икроножными мышцами и далее в круглое очаровательное колено. Длинная округлость бедра, несколько сплюснутая твердым стулом, поражала безупречностью формы и вызывала столь грешные желания, что Олег вынужден был призвать всю силу воли, дабы унять дрожь. Он вдруг поймал себя на том, что еще чуть-чуть – и он подойдет и погладит эту ножку.

С большим трудом оторвав взгляд от продолжавшей что-то набирать на компьютере русовласки, Олег принялся за работу. Вернее, хотел приняться, но взгляд то и дело съезжал на белеющую рядом восхитительную плоть. Да пропади они пропадом, все эти заказы, деньги и ротвейлеры! Какое значение имеет какая-то деревяшка, когда он встретил наконец девушку своей мечты?

– Спасибо, Анна Сергеевна, – проговорила очаровательная соседка и, сверкнув на Олега светло-серыми, с легкой голубизной, глазами, встала. Елки-палки, держись, Олежка, рост у нее тоже то самое, что надо. Заметно выше среднего, но не долговязая, где-то в районе метра семидесяти пяти… Может, даже чуть больше, не важно.

– Я послала договор на принтер, думаю… надеюсь, что шефу понравится. – Девушка тряхнула волосами, словно чувствуя, что у Олега от этого темнеет в глазах, и направилась к двери. – А если у него будут замечания, снова придется вас потревожить.

– Ну что ты, Илсочка, в любое время! Какие могут быть между нами счеты? – низким грудным голосом ответила пожилая сотрудница. – У нас здесь прямо бюро добрых услуг, хочешь – договора отстукивай, хочешь лыжные палки чини.

При этих словах обладательница чудесного имени, полу обернувшись, бросила обиженный взгляд на женщину и вышла. Олег проводил ее глазами и, сердито нахмурившись, принялся за работу. Черт бы тебя побрал, ведьма старая, одной фразой все настроение испортила. Бывают же такие… бесчувственные. Как будто сама молодой не была. А может, карга потому и ворчит, что завидует? Завидует молодости, завидует тому, что и в юные годы такой красивой не была? Ну конечно, можно поспорить, что неприязнь пожилой сотрудницы объясняется именно этим. Еще бы ей не завидовать – ведь таких красивых, как эта сероглазка, Олег еще не встречал.

Откровенно говоря, девушек своей мечты Олег встречал регулярно, примерно раз в месяц, иногда и чаше, но в последнее время что-то не везло. Вот уже месяц, как не встретилось ни одной. Депрессия, что ли, всех накрыла? А ведь как раньше все здорово было…

Дела шли, денег море, квартира, машина, что еще нужно для того, чтобы беспрепятственно следовать зову природы? Только избранница. Или подходящая кандидатка. Их в Москве великое множество, и любвеобильная натура Чернова просто не могла смириться с тем, что столько красавиц в Москве еще не дождались его внимания и ласки. Он часто менял подружек. Ему нравились разные: брюнетки, блондинки, шатенки… Вот такие русоволосые, как Илса, тоже очень нравились. И темно-русоволосые и светло… Лишь бы фигурка была хорошая… как у латиноамериканок или итальянок, но ни в коем случае не как у манекенщиц. Этих, из-за их худобы, Олег называл дистрофичками. Им место в больнице, а не на подиуме! Женские ноги, как он говорил, должны быть красивые, рельефные (только ради бога без целлюлита), такие, какие бывают у профессиональных танцовщиц или спортсменок. Естественно, без перегибов. (Бедра велосипедисток или конькобежек Олег старался не вспоминать даже во сне…) Лишь убедившись, что нижняя часть у девушки безупречна, он переводил взгляд на лицо. Симпатичная мордашка да в придачу тонкая талия и плоский живот – это было как раз то самое, от чего у Олега начиналось усиленное сердцебиение и просыпались древние инстинкты. А если при этом еще и грудь присутствует – песня, да и только! Упругая округлость, как раз под его ладонь, завершала картину – все, перед Олежкой богиня! Та, о которой он грезил всю жизнь!

Увидев такую, Олег терял голову. Сон, покой, чувство реальности, все это и еще многое другое переставало для него существовать. Зато взамен приходило вдохновение. Влюбленность давала толчок его творческой природе, и он начинал рисовать. Рука словно сама собой летала над листом бумаги, штрих ложился к штриху, и постепенно появлялась картина. Настоящая картина, сильная, такая, от которой у тех, кто ее видел, дух захватывало. Правда, видеть ее могли только избранные. Олег не любил показывать свои работы. Он и сам не мог объяснить почему, просто чувствовал, что его творения не для праздного взгляда, не для выставок. И что самое поразительное, писал Олег вовсе не портрет очередной красотки. Если бы она увидела, на что вдохновила художника, это стало бы для нее потрясением. На бумаге – Олег обычно использовал не традиционный холст, а простой ватман, что всегда был под рукой, – появлялись существа, которых никто и вообразить не мог. Он рисовал монстров. Мускулистые, страшные, они до смерти пугали всякого, кто пытался краешком глаза подсмотреть через плечо мастера, что это он с таким увлечением рисует. Но такое случалось редко. Олег решительно пресекал попытки заглянуть в свою душу, а то, что он выплескивал на ватман, казалось ему не чем иным, как темной стороной его собственной сущности. И он стыдился этих монстров, ему казалось, что взглянувший на них заразится, запачкается злом, вберет в себя ту черную энергию, от которой он сам только что освободился.