Сломанная роза

Для бойца сухощавость и малый рост, конечно, большой недостаток, но многое исправляла неустанная тренировка, и Галеран служил тому живым примером. Кроме того, Галеран лучше многих переносил жару и лишения похода.

— Эй, мечтами сыт не будешь.

Галеран обернулся на голос друга. Рауль протягивал ему пирог с бараниной.

— Ешь. Не то твоя прелестная женушка и смотреть не захочет на такое пугало.

Рауль был как раз высокого роста, но жилистый и сильный. Казалось, он способен с легкостью преодолеть любые невзгоды, не потеряв притом ни аппетита, ни веселого нрава.

— Она будет рада мне любому, — возразил Галеран, вонзая зубы в холодный пирог. Только сейчас он понял, что смертельно голоден. Да, силы скоро ему понадобятся, он исступленно надеялся на это.

При одной мысли о супружеской постели и Джеанне желание, внезапное и сильное, как боль, пронзило его тело и, как и следовало ожидать, наполнило упругой твердостью его мужскую плоть.

— Далеко нам еще? — спросил Рауль, направив себе в рот струю вина из козьего меха и затем передав его другу.

Галеран встряхнул мех и стал пить мелкими глотками, по привычке сдерживая неукротимую жажду.

— Осталось меньше десяти лиг. С божьей помощью, до темноты должны быть на месте.

Рауль усмехнулся.

— Ты так сгораешь от нетерпения, что, верно, мы не остановимся, даже если стемнеет. Нет, я не виню тебя. Ведь все эти годы ты свято соблюдал обет верности. Понимаю, что ты испытываешь, чуя дым родного очага. Меня тоже ничто не остановило бы.

— Друг мой, как только я подумаю о тебе, дающем обет верности, у меня начинает стучать в висках. Возможно, плотские вожделения со временем угасают…

— Неужто?

— Нет, — рассмеялся Галеран.

— То-то же. Итак, поторопимся. Все-таки не хочется, чтобы ты лопнул от натуги.

И Рауль крикнул слугам, чтобы седлали коней.

Все еще улыбаясь, Галеран прикончил пирог, воссылая господу хвалу за то, что Рауль находится подле него. Рауль отнюдь не глуп, да и на вещи смотрит просто. Он отважно сражался, когда надо было сражаться, а потом переставал об этом думать. Галеран тоже не щадил в бою ни себя, ни врага, но каждая смерть от его руки, особенно смерть невинных, доставляла ему потом жестокие душевные муки.

В Иерусалиме сражались даже дети. И погибали наравне со взрослыми…

Нет, нет, нельзя об этом думать, прочь из головы дурные мысли!

Рауль ел, когда бывал голоден; пил, когда ему хотелось пить; забавлялся с женщинами, когда испытывал в том нужду. Он напоминал Галерану, чтобы тот вовремя утолял жажду и голод, и постоянно подшучивал над его целомудрием.

— Всем известно: долго хранить семя для мужчины вредно, — наставительно говорил он.

— А как же монахи?

— Им господь дает особое благословение.

— Ну так, значит, и крестоносцам господь дает такое же благословение.

— Но мы ведь не должны умерщвлять плоть воздержанием. Господь знает, что это ослабило бы нас.

— То есть я, по-твоему, слаб?

Раулю оставалось лишь рассмеяться, ибо, уступая другу в росте и весе, Галеран часто побивал его в поединках. Правда, в рукопашном бою Рауль был сильнее, и все же Галеран порой одерживал над ним верх.

Рауль для Галерана был еще одним божьим даром. Они вместе служили под началом герцога Роберта Нормандского[1] и, несмотря на полную противоположность натур, скоро подружились. Эта верная дружба не раз спасала Галерану рассудок, а порой и жизнь.

Рауль де Журэ родился и вырос на юге Франции, в теплом и изобильном краю. К воинству Готфрида он присоединился, влекомый отнюдь не благочестивым порывом, но жаждой приключений. Насколько мог судить Галеран, для Рауля пребывание на земле, по которой ступала нога Христа, не имело особого духовного значения. Когда они освободили Вифлеем, Рауль не пал на колени, подобно Галерану и другим, а лишь окинул спокойным взглядом лачуги с маленькими двориками, где кудахтали куры, разгуливали козы и копошились в пыли чумазые ребятишки, и заметил, что не ожидал найти место рождения Спасителя нашего столь заурядным.

Потом они вступили в Иерусалим, и Рауль увидел, что Град господень — обычный город. Убедившись, что больше приключений не предвидится, он рад-радехонек был возвратиться в Европу. Тем более что он очень беспокоился о своем друге.

Дело в том, что во время взятия Иерусалима, возмутившись беспощадной и ненужной резней, Галеран пытался защитить от мечей германских рыцарей горстку мальчишек. У детей не было иного оружия, кроме палок и пращей, но все же они представляли реальную опасность, ибо сражались с не меньшей яростью, чем их отцы. Убить их было бы только разумно, вмешиваться — самоубийственно, но в ту минуту Галеран готов был умереть за них.

Тогда Рауль остановил его: свалил наземь мощным ударом по голове и бесчувственного уволок на себе прочь от побоища. Память вернулась к Галерану лишь спустя несколько дней, так что тревога Рауля о друге вовсе не была напрасной. Порой Галеран думал, что лучше бы ему было оставаться беспамятным и не вспоминать тех детей.

Последствия того удара давно уже не беспокоили его, но насчет нетерпения Рауль был совершенно прав. Если бы лошадям не нужен был отдых, Галеран скакал бы к дому, не останавливаясь ни на миг, и не ел бы без напоминания. Он тряхнул головой, взывая к собственному благоразумию. Нельзя так самозабвенно предаваться грезам; они не приблизят его к дому, а скорее отдалят.

Галеран взял под уздцы каурого мерина, проверил, все ли в порядке с упряжью. В Стоктоне не было времени привередничать, выбирая лошадей, однако каурый оказался вовсе недурен.

Галеран вскочил в седло и натянул на голову капюшон кольчуги.

Рауль подъехал к нему; его темно-каштановые волосы все еще свободно развевались на ветру.

— Думаешь, нас ждут какие-то приключения? Вроде бы все вокруг спокойно…

Галеран пожал плечами и снова обнажил голову.

— Нет, не думаю, — хотя эти земли не находятся под строгим оком короля Вильгельма, да и Шотландия недалеко.

Рауль внимательно огляделся. Здесь, у реки, пейзаж несколько оживляли деревья, но к западу и северу, насколько мог охватить глаз, раскинулась бескрайняя вересковая пустошь, блеклая и угрюмая под сумрачным белесым небом.

— Неужели кому-то дорого это место? Никогда не видел столь унылого пейзажа.

— Полагаю, он был менее унылым до битвы шестьдесят шестого года.

Рауль скорчил гримасу.

— Не думаю, чтобы завоевание столь плачевно сказалось на климате.

— Пожалуй, — рассмеялся Галеран, — но, уверяю тебя, солнце и здесь иногда светит. — Он направил коня вверх по косогору к видневшейся невдалеке дороге. — Ты прав, нам тут нечего бояться. Отец с братьями давно заставили скоттов поджать хвосты.

Рауль тоже рассмеялся, и они поехали вперед шагом, чтобы дать коням отдохнуть на ходу.

— А ведь дом твоего отца стоит прямо у дороги?

— Да.

— Добро. Хоть поедим как следует.

— Ты что, ни о чем, кроме еды, не думаешь?

— Надо кому-то и об этом подумать.

— Мы проедем мимо, голоден ты или сыт.

Рауль изумленно воззрился на друга.

— После двух лет разлуки?

— Но не могу же я остановиться там ровно настолько, чтобы съесть кусок мяса, и учтиво откланяться? Не забывай, я хочу быть дома сегодня же. А семейные торжества по случаю моего возвращения отложим до другого раза.

С минуту помолчав, Рауль заметил:

— Боюсь, внезапное появление мужа у ворот замка станет для твоей жены настоящим потрясением.

— Вот ты о чем печешься? — искоса взглянул на друга Галеран. — Думаешь, лучше остановиться в Броме и послать Джеанне с нарочным вежливое письмо с просьбой проветрить тюфяки?

— Это было бы…

— Нет-нет.

Рауль пожал плечами, и его кольчуга тихо зазвенела.

— Да будет так, как хочешь ты. Но если Джеанна замертво упадет к твоим ногам, не вини меня.

— Джеанна никогда не падает в обмороки.

1

Роберт Нормандский — средний сын Вильгельма I Завоевателя, наследник английского престола по договору 1091 года.