Генерал и его женщина

Петрунин верил в биополя, передачу мыслей и чувств на расстояние и нисколько не сомневался, что от неё исходило родственное его природе, теплое энергетическое сияние. Возможно и она чувствует то же самое, думал он, но спрашивать не решался, даже избегал. Ему хотелось, чтобы она сама высказала это, и вот тогда он и приступит к решительным действиям.

При встречах он рассказывал литературные сплетни, шутил, ну просто надрывался, чтобы выглядеть остроумным, и с удовольствием замечал, что это ему удавалось. Однако, на приглашение посетить свою холостяцкую квартиру она неизменно отвечала отказом.

Тогда он сам приехал в Новозаборск. После ужина Юлия отправила его ночевать к своему соседу, Ивану Ивановичу Красильникову. С ним они раздавили две чекушки и всю ночь вспоминали старое время.

- Ты присматривай здесь, пока меня нет, - внушал Петрунин Красильникову.

- Как это присматривать? - насторожился тот.

- В хорошем смысле. Жениться я хочу. Прошу тебя как будущего посаженного отца, понимаешь? Это даже больше, чем отец родной.

- Не староват ты для жениха-то?

- Нет, по статистике, это самые крепкие браки. У тех, кто по второму заходу.

- По статистике, по статистике... По твоей статистике, у нас уже подъем производства начался, а жрать все нечего, - проворчал Красильников, но помогать обещал.

Длинными одинокими вечерами Петрунин вспоминал, как она сидела напротив-красивая, просто обворожительная, такая близкая и недоступная-и, закручивая на палец свои белокурые локоны, молча слушала его, отзываясь на его шутки одними глазами. Единственная женщина, ради которой он не пожалел бы миллион. Если бы он у него был.

Он был истомлен, выбит из колеи, перо валилось из рук, и тонкий денежный ручеек гонораров снова начал пересыхать. Любовь, даже не успев толком расцвести, уже приносила финансовые убытки, сокрушался он. Дальше тянуть было просто невозможно: росли цены, уходили годы.

Сегодняшний свой приезд в Новозаборск он решил сделать историческим. Или он увезет Юлию в Москву, или... О другом варианте он старался не думать.

Было у него здесь и второе дело, литературно-коммерческого свойства. Тоже интересное, но не такое сердечное.

Петрунин не отличался литературной плодовитостью. Он писал медленно и мало. На две исторические повести у него ушло десять лет и почти столько же на то, чтобы их напечатать. На статью в четверть авторского листа он тратил несколько месяцев, чаще всего к тому времени она уже мало кого интересовала. Он всегда слишком много читал, для дум и собственных писаний почти не оставалось времени. Писал он так мало, что когда наступила гласность, ему не за что было краснеть. Зато его приятель Георгий Георгиевич Ликунов, или просто Жора, мог за один вечер изготовить статью на любую тему. Их литературное сотрудничество к тому времени напоминало перекрестное опыление. Ликунов, имевший репутацию ярого западника, критиковал Петрунина, примкнувшего к противоположному лагерю. Естественно, что Петрунин отвечал ему тем же. Стоило появиться статье одного из них, как её тут же в пух и прах разделывал другой. Это давало возможность не только оплодотворять литературный процесс, но и зарабатывать на жизнь. Иногда критические разносы служили взаимной рекламой. Их газетные баталии напоминали показательные бои борцов-профессионалов: выпученные от ярости глаза, мощные замахи, эффектные броски - настоящая, кровавая драка. Мало кто знал, что гонорар от подобных схваток Петрунин и Ликунов миролюбиво пропивали вместе. Одно было неудобно: писали они с разной скоростью. Если появлялась статья Ликунова, отклик на неё Петрунина можно было прождать целую вечность. Чтобы не нарушать гармонии, Ликунову нередко приходилось громить себя самому, но под фамилией друга. Однако в последнее время все эти литературные перебранки уже мало кого интересовали, и дела шли все хуже.

В последний год положение стало просто бедственным. Петрунину все чаще приходила в голову тревожная и оскорбительная мысль, что ни его повести, ни рассыпанные по газетам статьи возможно никогда и никому на всем свете не понадобятся. Он вдруг с ужасом осознал, что никому не нужен, бессилен, что вокруг что-то происходит, какая-то космическая метаморфоза, жизнь меняется прямо на глазах, а самое противное-она катастрофически дорожает, и он уже едва может сводить концы с концами.

А ведь есть люди, которые на вопрос "Что тебе нужно?" даже задумываются. Да разбуди его самым варварским способом среди ночи, он мгновенно без размышлений ответит: денег. И как можно больше. Можно в любой валюте, даже мелочью, даже взаймы, черт побери, все равно не отдаст. Можно не чеком, а в картофельном мешке.

- Брось хандрить, - успокаивал его Ликунов, - как-нибудь приспособимся. Выберемся. Не такое пережили. Главное - свобода. Вспомни, как мы мечтали о свободе, как стонали и ругались. Вот она, а ты опять скулишь.

- Что толку в свободе, если нет денег.

- На тебя не угодишь, - смеялся Ликунов.

Неделю назад он явился к Петрунину без предупреждения рано утром, весь возбужденно сияющий.

- Ну, старик, пока ты дрыхнешь я нащупал кое-что. Наконец-то, запахло удачей.

- Ты бы ещё с первыми петухами явился, - пробурчал Петрунин.

- А ты что, завел? Похвально, хоть каким-то делом занялся. Но шутки в сторону. Наконец-то мы издадим все, что хотели. И твое, и мое, и другое. Выпустим в прекрасных переплетах. Представляешь, а? Пахнут типографской красочкой.

- О-хо-хо, свежо предание, - вздохнул Петрунин.

- Фирма "Эко плюс" надумала создать в Подмосковье пансионат в стиле "а ля рюс" - с бревенчатыми домиками для отдыха, стерляжьей ухой, катанием на тройках, парильнями, варьете и прочим. А самое главное-им нужна типография для рекламно-издательского дела. Ищут территорию, базу. Ты понял, соня? Твой Новозаборск и Чистые Ключи - идеальный вариант для всего этого. Бери ноги в руки и дуй на электричку. Там же все твои приятели - Фокин, потом этот, в местной газете... Зверев.

- Что за фирма? Западная?

- Естественно. Но с каким-то нашим довеском, в общем-совместное предприятие. Эко-номика плюс эко-логия.

- Не желаю. Нечего им там делать, особенно в Чистых Ключах. Это же заповедные места, скотина.

- Ты наверно повредился от нужды. Будешь сидеть, как пень, другие все сделают. Но без нас. Точнее без тебя. Ты что не видишь, что за время пришло? Пока ты проснешься, все вокруг будет поделено и занято, а ты так и останешься поденщиком. Не надоело? Пока одни митингуют и обсуждают, другие гребут все, что плохо лежит. А у нас сейчас все лежит плохо. Когда все угомонится, окажется, что самое лучшее уже разделено, и концов не найти.

- Сомневаюсь я, Жора, - заколебался Петрунин.

- Если не мы, так кто? Мы-то хоть можем всему этому какой-то смысл придать, облагородить как-то, идею какую-то подвести под это дело.

- Какую ещё идею?

- Если есть совместные предприятия, почему не может быть совместной культуры? Совместного искусства? Нового типа культуры? Ну например, европейской по форме, русской по содержанию. Или американской по форме, русской по содержанию.

- Настоящая шизофрения, - покачал головой Петрунин.

- Зато свежо. Главное свежая идея, тогда за неё можно бороться. За новую идею, а не за деньги, улавливаешь разницу? Кто-нибудь обязательно примкнет, потом постепенно ещё и еще. Станем журнал издавать. Постепенно образуется новый культурный центр. Конференцию устроим, международную.

- Ассамблею, - загорелся Петрунин.

- Что угодно.

- Вообще что-то в этом есть, - Петрунин задумался.

- Твое дело-уговорить Фокина и подобраться к местной типографии. Рано или поздно кто-нибдь приберет её к рукам. Так пусть уж достанется своим, порядочным людям. Так хочется, наконец заняться нормальным делом, заиметь деньги, зажить по-человечески. Издать, наконец книги. Для чего ты писал их?

- Не говори, Жора, обидно все это. Я хочу объясниться в любви к миру, который меня окружает, но вынужден молчать: у этого мира нет денег. Для ненависти - есть, а для любви - нет. Как это понимать, Жора?