Страница 23 из 36
Глава VII.
НАЧАЛЬНИК КАФЕДРЫ
Заседание Ученого совета в Военно-медицинской академии, где в 1975 году насчитывалось более пятидесяти кафедр и научных лабораторий, впечатляющее зрелище. Торжественный свет хрустальных люстр, золото генеральских погон и полковничьих звезд, вереница медленно передвигающихся фигур в военной форме - высоких и низкорослых, стройных и тучных, уравновешенных и бойких. Солидный блеск лысин и благородное серебро седин, в легком гуле - всплески приветственных возгласов. Весь спектр выражений лиц: высокомерных, добродушных, флегматичных, озабоченных и почти по детски восторженных. Здесь были начальники клинических кафедр: терапевтических, хирургических, военно-морских, авиационных и сухопутных. Среди них главные специалисты Вооруженных Сил, представляющие почти все медицинские науки: от мудрой терапии до решительной хирургии, от пикантной венерологии до таинственной психиатрии и всевидящей рентгенологии. Многие из них лауреаты премий, академики и профессора, авторы учебников, монографий и руководств по диагностике и лечению. Здесь были представители точных наук: физики и химики, и менее точных - биологии, гигиены, эпидемиологии, организации и тактики медицинской службы.
В зале Ученого совета их ждали покрытые строгим темно-зеленым сукном два огромных стола, метров по 15 длиной, обставленные - каждый - двумя рядами тяжелых кожаных стульев. Они упирались в широкий поперечный стол президиума, образуя п-образную форму. Справа от президиума возвышалась массивная темная трибуна. Со стены, с полотен в золотых рамах взирали на собравшихся портреты корифеев медицины, её гордость - Пирогов, Павлов, Сеченов, Боткин, когда-то они тоже входили в этот зал. Вдоль другой стены старинные остекленные книжные шкафы из благородного красного дерева, заполненные тяжелыми томами.
Зал вмещал около ста человек - весь состав ученого совета и приглашенных, которых всегда было немало. Большинство приходят задолго до назначенного часа, разбиваются по группам и прогуливаются в фойе. Это самая приятная часть заседания. Здесь можно получить неожиданную информацию, услышать замечательный анекдот, посоветоваться, разведать, поделиться планами или просто отвести душу за воспоминаниями, ведь многие из них однокашники. Миловидные в строгих платьях секретарши потчуют их крепким чаем из старинного самовара и бутербродами с сыром. Здесь дух дружелюбия, товарищеских острот и расслабленности. Как перед боем. На заседании совета они другие. Ведь за каждым из них - кафедральный коллектив, за многими целая военно-медицинская специальность, научное направление или школа. Здесь уже не до шуток. Они не только первоклассные специалисты, они полпреды своего дела, борцы за его интересы. Здесь разворачивались такие баталии, что нередко случались и сердечные приступы. В зале они становились собранными, готовыми к защите и отпору, к твердости и ледяному спокойствию, находчивыми и остроумными, готовыми с улыбкой отвечать на самые ехидные вопросы и колючие реплики.
Лев Евгеньевич, теперь уже опытный профессор и главный специалист министерства обороны по военно-медицинской статистике и кибернетике, все это умел. Он был здесь своим и все-таки волновался. Перед ним стояла нелегкая задача - не только обосновать необходимость создания новой, 44-й по счету кафедры Военно-медицинской академии - кафедры автоматизации управления и военно-медицинской статистики, - это было половина дела. Ему надо было склонить хотя бы несколько человек поделиться с ним численностью своих подразделений, ведь кафедра должна быть создана в пределах существующей численности академии. В 1975 году Льву Евгеньевичу шел 51-й год. Он смотрелся как типичный профессор: высокая представительная фигура, крупная голова с густыми, с сединой прядями, добродушное с легкой иронией выражение лица, внимательные острые глаза, готовый к улыбке рот, - в нем было что-то неуловимо артистичное и благородное. И в то же время он выглядел порывистым и моложавым. Умел он и выступать - горячо и, одновременно, - гладко и аргументировано. Он остановился у окна, ещё раз мысленно прокручивая в голове предстоящую речь, он не любил говорить с листа и почти никогда не пользовался конспектами. Подошел профессор Лобастов, он уже стал генералом.
- Лева, не дрейфь, - он похлопал Льва Евгеньевича по плечу, - сам посуди, если уж я согласен, кто может возразить что-нибудь по существу? Ну, подумай.
Профессор Лобастов был прав: Лев Евгеньевич был его заместителем по кафедре, и если кто и терял от предлагаемого нововведения, так это именно он, Лобастов. В случае реализации предложения, он лишался едва ли не четверти сотрудников, нескольких кабинетов и классов. Не всякий при таких обстоятельствах стал бы поддерживать своего подчиненного, даже и старого приятеля.
- Спасибо Олег, - только и смог произнести Лев Евгеньевич.
В зале ученого совета у каждого было свое место. За столом президиума размещалось командование академии с непременным начальником политотдела, знавшим медицину в рамках школьных учебников, да и то понаслышке. Он молча водил по рядам безмятежным взглядом, видимо чувствуя себя, как на спектакле, исполняемом на неизвестном иностранном языке. Ближе к столу президиума сидели ученые мировой величины, по краям - подающая надежды молодежь. Многие из присутствующих спасли тысячи жизней - и не только во время Великой отечественной войны и локальных конфликтов, но и в мирное время - в клиниках и операционных. Это были колоритные личности, среди них были имена буквально легендарные, многих уже нет в живых, их дела ждут своих исследователей и достойны куда большей благодарности и памяти, чем только в своих кафедральных музеях и лекционных рассказах.
Лев Евгеньевич сделал блестящий доклад, однако встречен он был без особого энтузиазма. Кроме выделения численности был ещё один щекотливый вопрос: расширение преподавания математики и основ применения вычислительной техники неминуемо приводило к уменьшению учебных часов на других теоретических кафедрах. За часы здесь дрались, их сокращение автоматически вело к сокращению числа преподавателей. Дело было предельно деликатным. Даже ярый сторонник количественных методов, седовласый биохимик выступил против. Но, в конце концов удалось уговорить всех. Ученый совет утвердил и наименование и состав новой кафедры, нашел для неё и численность, и учебные часы. Однако, этим дело не кончилось, и новую кафедру пришлось отстаивать ещё раз, теперь уже в столице.
Через месяц, уже будучи в отпуске, Лев Евгеньевич поехал в Москву, с ним была и Клара Ивановна. Они разместились в двухместном номере гостиницы Центрального дома Советской Армии (ЦДСА), Клара Ивановна включила в ванной свет и ахнула: черные усатые существа опрометью бросились из раковины. Гостиница оказалась пристанищем не только военных, но и тараканов. Она не на шутку расстроилась, к тому же ей с утра не здоровилось.
- Они не придут, если спать при свете, - успокоил её опытный Лев Евгеньевич.
К утру ей стало ещё хуже, появилась слабость, болело горло и голова. Она достала из дорожной сумки термометр, который всегда брала с собой в дальние поездки. Температура оказалась тридцать девять градусов. Лев Евгеньевич встревожился не на шутку, в Москве у него была масса дел, а главное - надо было убедиться, что в Центральном управлении пропустили предложение о новой кафедре. Он набрал номер управления.
- Да, штат из академии поступил, но о кафедре там ни слова, - сказал ему генерал Могильный.
- Как же так, Василий Федорович? Что теперь делать? Как вообще такое могло случиться? - Лев Евгеньевич похолодел.
- Скорее всего, кто-то из ваших забыл включить. Или умышленно не включил... В понедельник штат уже должен быть на утверждении в Генеральном штабе. Так что сами понимаете, Лев Евгеньевич...
- И ничего нельзя сделать?
- Можно, - сказал Могильный. - Я готов помочь. Но вы должны съездить в Ленинград, подписать у начальника академии дополнительное представление, и привезти его нам. В воскресенье я вызову машинистку, она перепечатает весь штат заново...