Русь (Часть 2)

"Это сама судьба посылает мне его", - подумал Митенька, со странным чувством какого-то благоговения глядя на высокую фигуру благообразного таинственного старика.

LIX

- Ну что же, домой? - сказал Митенька.

- Да уже давай заедем к Курдюмову все-таки, кончим дело и развяжемся раз навсегда. Тут, кстати, близко.

- Какое ж теперь дело, когда уж девять часов вечера?

- Дела и позднее кончают, - возразил Валентин.

Митенька не стал спорить. И несколько времени недовольно смотрел по сторонам дороги, в то время как мимо них в вечернем сумраке на шибкой рыси мелькали загоны с поспевшей рожью, кусты у канавы, перекрестки дорог с полосатыми столбами.

- Хорошо местечко, - сказал Валентин, когда они проезжали мимо лужайки с редкими старыми дубами и редкой сухой травой под ними.

- Бутылки-то у тебя не побились там? - обратился он к Федюкову.

- Черт их знает... Это тогда скандал будет, - отвечал Федюков, - надо посмотреть. Родственники жены издалека приехали, надо уж их угостить как следует.

И он, соскочив, побежал к своей коляске.

- Целы! - крикнул он.

- Давай чего-нибудь выпьем под этими дубами, - сказал Валентин.

Федюков притих, очевидно, считая бутылки и соображая, хватит ли родственникам жены, если взять одну бутылку.

- Ладно, хватит! - крикнул он, решительно махнув рукой, - одну ничего.

Лошадей повернули к дубам. Все сошли и присели.

"Слава богу, - подумал Митенька, - по крайней мере, теперь заговорятся и забудут, куда ехали".

Через десять минут Федюков уже заговорил о застое, об отсутствии героизма в среде, о серости жизни и несоответствии ее сознанию; потом, вдруг встрепенувшись, перешел к Сербии и предложил тост за юного героя Принципа, бросившего камень в болото. Но оказалось, что бутылка была уже пуста. Федюков в нерешительности остановился, но Валентин сказал:

- За Принципа придется выпить. Не предпочтешь же ты ему родственников жены.

- Верно! - сказал Федюков. - Это герой, а те обыватели! - С Принципа перешел на размах славянской души, но сейчас же сбился и сказал: - Нет, не то: о душе Авенир мастер говорить.

- Почему не пьешь? - спросил Валентин, посмотрев на Митеньку.

- Я не хочу пить.

- Почему?

- Так, не хочу.

- Пейте, не портьте компании! - закричали все.

- К черту меланхолию! - сказал Федюков. - Мировую скорбь можете при себе держать, а не обнаруживать. Я, может, в десять раз больше вашего... Он вдруг увидел, что и вторая бутылка пуста, нерешительно оглянулся на коляску, потом посмотрел на часы.

- Ах, черт... ведь меня уже ждут...

- Ничего, - сказал Валентин, - пусть подождут, а то подумают, что ты их хочешь задобрить, заискиваешь в них.

Федюков, несколько нетвердо смотревший на Валентина, вдруг крикнул:

- Верно! Какого черта! Они же губят мою жизнь, засасывают меня, а я еще буду для них стараться?! Ну, подождут лишних полчаса и выпьют одной бутылкой меньше, разве не все равно?

- Если бы они даже ничего не выпили, и то было бы все равно, - ответил Валентин, - по крайней мере, твою самостоятельность почувствуют.

- Вот-вот, верно, брат! А то они усвоили, кажется, не совсем почтительные манеры по отношению ко мне. А кто они, Валентин? Ничтожества, так называемые дельцы, которые одним фактом своего существования оскорбляют высшее сознание. - И, ударив себя кулаком в грудь, он пошел еще за бутылками.

- Тебе нужно большое поле деятельности, - сказал ему Валентин, когда он вернулся с бутылками уже в обеих руках, - а то тебе негде развернуться.

- Негде, Валентин.

- На маленькие дела ты неспособен.

- Неспособен на маленькие дела, Валентин.

- Ну, подожди, дождешься большого дела, тогда покажешь себя.

- А как его не будет?

- Будет, - сказал Валентин.

- Ну, ладно, считай за мной! - крикнул Федюков, махнул рукой, и прибавил: - Именно безграничное поле нужно. Ну, давайте!.. Воейков, пейте.

- Пейте! - закричали все.

Так как на Митеньку воздействовала уже не одна воля, а несколько, то он, немного поспо-рив, все-таки протянул руку к рюмке, тут же, кстати, найдя оправдание в том, что это последний день и его даже хорошо провести по-старому.

Он только не удержался, чтобы не сказать Валентину:

- Поехали дело делать и по обыкновению застряли.

- Успеем, - отвечал Валентин. - Курдюмов твой никуда не уйдет. Может быть, его сейчас нет дома, а если мы задержимся, то он к этому времени вернется.

- Вот уедем с Валентином на Урал, - сказал Федюков, - тогда нас никто беспокоить не будет...

- Как, и вы тоже? - спросил удивленно Митенька.

- То есть, как это "и вы тоже"? - сказал, обидевшись, Федюков. - Он определенно приг-лашал меня. И задержка была только за мной.

- Все поедем, - сказал Валентин.

Беседа затянулась надолго. Велели зажечь дорожный фонарь и, приняв свободные позы, улеглись ногами врозь, головами в кружок около расставленного на маленьком коврике ужина из покупок Федюкова.

Кучера около лошадей, присев на корточки, тоже что-то закусывали, после того как им поднесли по стакану рома. И они, сморщившись и посмотрев друг на друга по поводу крепости господского напитка, пошли, утирая рукавами рты, к своему месту.

Федюков каждый раз, когда кончали бутылку и коробку с закусками, шел нетвердой посту-пью к коляске и приносил еще одну. А потом пошел и, увидев пустой кулек, только посвистал, утерев подбородок.

- Кончили, брат... - сказал он, озадаченно посмотрев на Валентина. Как же мне теперь домой-то показаться? Ведь это неловко получилось...

- Конечно, неловко, - отвечал спокойно Валентин. - Поедем уж с нами кончать дело.

- Какое дело, когда уже скоро двенадцать ночи! - воскликнул Митенька. Что людей напрасно беспокоить? Еще прогонят.

- Я его прогоню... - отозвался молчавший до того Петруша, стараясь стоять по возмож-ности прямо, так как ему повезло на ром и теперь толкало то взад, то вперед. - Я ему растрясу карман. А то накопил - и сидит.

- Это что, глухой-то? - спросил Ларька, готовивший лошадей. - Так бы и сказали раньше, я бы в минуту доставил. А то слышу - Курдюмов. У нас его тут так никто и не зовет.

- А почему - глухой? - спросил Валентин.

- Прозвище такое... Ох, и скуп, все воров боится. Как бы еще собаками не затравил.