Страница 84 из 85
- Верно! - крикнул Владимир, держа наготове свой стакан и думая своим восклицанием поставить точку и закрепить это хорошим глотком доброго вина.
Но Авенир точки не поставил, а, подняв свой стакан еще выше и для удобства несколько отойдя от ковра, продолжал тоном пророка, предсказания которого начинают сбываться на глазах у всех:
- Для нас нет ни прошлого, ни настоящего. Действительность для нас ерунда, сплошная ошибка или сырой материал. Ей мы никогда не сделаем никаких уступок и пойдем таким путем, каким не шел еще ни один народ в мире. А почему? Потому что в нас свежесть и самобытность, которая перевернет все к черту. У нас вера в идею, в порыв. У нас только какой-нибудь мерзавец будет заботиться об улучшении существования своей собственной персоны, о комфорте да о красоте, будь они трижды прокляты! Потому что мы настоящим не живем, а смотрим в будущее. Вся сила наша в будущем, когда мы всему миру покажем, на какие шутки мы способны!..
Он поперхнулся и, откашлявшись, крикнул с новой силой, широким жестом руки указывая на Валентина и Митеньку:
- Вот плоть от плоти и кость от костей наших! Они бросают всё и уходят... Куда? Неизвестно. На Урал? Не верю: они с полдороги повернут куда-нибудь, потому что Урал - это определенность, это точка. А наш дух в стремлении к беспредельности, а не в точках.
Идите же с богом, друзья! - воскликнул Авенир, издали протянув по направлению к ним руку. - А мы останемся у старых очагов и будем ждать, когда с рук спадут тяжелые оковы, и мы разбросаем эти очаги ко всем чертям.
- Верно! - крикнул Федюков.
Авенир, вошедший во вкус, не обратил на него внимания. Он как только добрался до возможности говорить, да еще впал в свой обычный тон пророчества, так остановить его было уже трудно. А спорить с ним и вовсе было невозможно, потому что он не слушал никаких возражений, громил всех и ходил по головам, не разбирая ни врагов, ни единомышленников. Главная же его сила была в том, что он верил в свою непогрешимость, так как говорил не за себя, а за весь народ, и притом говорил не о настоящем времени, которое можно было как-то учесть, а всегда о будущем, которого учесть было невозможно.
- Нам дана великая земля! - продолжал он, став на кочку и подняв стакан еще выше. - И, если только внешние условия переменятся и с рук спадут оковы, прогнивший Запад с его механикой, культурой и этой своей красотой - будь она проклята! - только ахнет от того, как мы мимо культуры и прочей дребедени сразу шагнем лет на тысячу вперед.
Профессор, предупрежденный Валентином относительно сильного природного ума Авени-ра, сидя против него на своем стульчике и моргая, смотрел через очки на Авенира, не отрываясь, и слушал с величайшим вниманием. Но при последней фразе он счел своим долгом вмешаться.
- Мы должны, как и все, идти путем эволюции к истине, а она одна для всех.
- Да на что нам нужна ваша истина? - крикнул Авенир. - Нам правду подай, и такую правду, чтобы спасла весь мир. Вот тогда мы, может быть, еще поговорим с вами. Да и то еще только может быть, - прибавил он, подняв над головой руку и погрозив указательным паль-цем. - А этих всяких погремушек нам даром не надо.
- Верно, голубчик, верно, - сказал Александр Павлович, не потому, что он понял и оценил мысли Авенира по существу, а потому, что ему хотелось чем-нибудь поощрить Авенира, который начал уже хрипнуть и два раза вытирал пот со лба.
Авенир действительно охрип. Он взялся за горло одной рукой, а другой сделал жест, обоз-начавший, что, если бы не ограниченность сил в голосовых связках, он говорил бы с удовольст-вием хоть еще два часа.
После его громкого голоса наступила тишина. Некоторое время все молчали.
- А ночь-то, ночь-то... - сказал кто-то.
Все невольно посмотрели кругом. И действительно, ночь была хороша: внизу под лесом, совсем черным с теневой стороны, над речкой-ручьем залег плотный туман, растянувшийся седым валом по всей лощине. Дальше, за лощиной, стоял темнеющий лес, и над ним вдали тоже белел туман, расстелившийся кое-где легкой пеленой над серыми чащами. А направо по лощине без конца уходили и стелились дали лугов, подернутые мглистой прозрачной дымкой, освещен-ной сверху светом луны. Виднелись разбросанные деревни, спавшие глубоким сном в месячном сиянии, и в сырой росистой траве неумолкаемо трещали ночные кузнечики.
Митя Воейков лежал, слушал и пил, с наслаждением отдаваясь легкому приятному опьяне-нию и от вина, и от близости женщины, и от неясного лунного полусвета, в котором, казалось, что-то жило и шевелилось.
Он лег на спину, лицом к небу, - так что его откинувшаяся рука лежала на платье баронес-сы, - и смотрел вверх. Фосфорический, точно движущийся сам в себе, лунный свет был разбит над всей бесконечной далью лесов, полей и лугов, спавших в ночном покое.
Ночное летнее небо, с редкими и бледными, как бы ослепленными светом луны звездами, точно таило в себе какую-то бесконечную жизнь. И было странно и приятно думать, что, может быть, на этой неизмеримой высоте есть другие существования. И это необъяснимое блаженное чувство слияния со всем как бы погружало в эту бесконечность горевших и мерцавших вверху миров.
Со всем прошлым у Митеньки было порвано навсегда, в будущем были неизвестные свежие места, а в настоящем - полная свобода, чудный туманный хмель в голове и лунная ночь.
Под конец начались тосты.
Пили за благополучное переселение уже двух друзей на Урал, на берега священного Турго-яка. Пили за вторичное возрождение Митеньки и за смелый уход его от тины спокойного, разме-ренного существования культурной жизни в неведомый девственный край.
Пили за здоровье очаровательной баронессы и за здоровье светила науки, профессора Анд-рея Аполлоновича, причем все пошли к нему чокаться и чуть не свалили вместе с его складным стульчиком.
Александр Павлович даже облобызался с обоими отъезжающими и взволнованно сказал:
- Ну, дай бог. Нас не забывайте. Напишите, много ли там уток!
Когда бутылки были пусты и луна стала заметно склоняться к лесу, давая уже мглисто-желтоватый, а не серебристый свет, - все стали подниматься, дабы не простудить уважаемого Андрея Аполлоновича, нужного отечеству и науке. И тут заметили, что провожали друзей как следует, потому что ноги у всех точно прилипли к ковру и какая-то невидимая сила тянула всех по склону в лощину, а не в сторону усадьбы, к которой нужно было подниматься несколько навзволок.