Страница 3 из 22
Портниха смягчилась.
- Ладно, сошьем пальто, - сказала она, выходя к Инессе. - Подклад из ватина выкроим. Для тепла...
- Худенькая какая, - сказала портниха, обмотав Лизу клеенчатым сантиметром вокруг пояса. - Худая и щуплая, - добавила, измерив расстояние от плеча до пупа и от пупа до коленок. - Воротник цигей-ковый сделаем, а пуговицы я со старой шубы состригу. Тоже за ваш счет.
Лиза, перетянутая сантиметром, потянулась через розовую руку портнихи Лидии и заглянула в соседнюю комнату. Она увидела продавленный валик дивана, закинутую ногу Димки Югова в полосатом носке и край стола с клеенкой в клеточку. На клеенке лежали засахаренные подушечки с повидлом, и Димка Югов тянулся чумазыми пальцами к лип-ким конфетам. А Инесса тем временем смотрела за полное плечо портнихи Лидии с широкой лямкой сарафана, упавшей до локтя, на буфет в полстены со стеклянными дверцами. Сквозь стекла буфета виднелись ровные ряды банок с вареньем. В тягучем сиропе плавали размякшие ягоды малины с золотистыми зернышками. Одна банка до половины пус-тая, мутного вишневого варенья с голубоватым пушком плесени по стенкам... В литровых банках хранились грузди, тесно прижавшиеся к стеклу, прижавшие скользкими своими шляпками ветки укропа и распиленные дольки чеснока. В миске с цветком лежали сухие груши, чернослив, урюк, прозрачный, как желтое стекло; рядом стояла пустая банка с разводами меда и масленка с волнистыми цветами по краю крышки.
- На буфет смотришь? - спросила портниха.
- На буфет.
- Раньше я его на кухне держала, - сказала Лида. - Потом перенесла в комнаты, от соседа подальше. Он тоже любовался сначала, совсем как вы. Завитушки медные часами мог разглядывать, а нашлепки резные - каждый раз щупал пальцами. Между нами говоря, мне даже нравилось, что он так на мой буфет любуется. Когда я на кухню выходила, он еще пуще любоваться начинал. То к стене отойдет, прищурится, а то подбежит вплотную и прямо на стекла так и дышит. "Хороший, - гово-рил, - у тебя буфет. И в надежных руках". Я только потом поняла, когда ручки содой оттирала, что он из зависти так мой буфет щупает. Стекла тусклые, отпечатками от пальцев покрытые, следы от пальцев знаете, чешуйчатые такие, как панцирь черепахи... Он целыми днями на работе, он пьет редко, он вообще-то электрик, провода соединяет. Работа легкая, провода ведь не часто лопаются. В "кошках" раз-раз по столбу и все соединил, и опять свет везде. Во всех домах...
- В каких таких "кошках"? - изумилась Лиза.
- Когти это такие железные, - объяснила Лида. - К ногам пристегиваются, чтобы на столбы взбираться было легче...
И тут Лиза вспомнила, как однажды в школьный двор на велосипеде "Кама" въехал электрик Юра. Когда он ехал по слякоти, сумка на багажнике тяжело подпрыгивала. И все дети в саду бросили лейки и лопатки, и все ждали, что же он до
станет из своей клеенчатой сумки. А он слез с велосипеда и стоял, растопырив руки, как будто бы боялся упасть, и ноги согнул, как будто приседая, чтобы совсем стать ближе к земле. Тогда все учителя выбежали из учительской посмотреть, как электрик Юра свалится со столба. Он был в кепке с козырьком, от козырька падала круглая тень до подбородка, и лицо все стало темное, то-лько подбородок белел как полумесяц. Он достал из сумки длинные крюч-ки и полез на столб, и пока он карабкался, обхватив столб своими железными крючками, у него лопатки под рубашкой так и ходили ходуном, как у зверя. А Лия Ивановна тоже вывалилась из учительской в гипюровой кофточке, посмотреть, как свалится электрик. Она кружила вокруг столба и кричала снизу: "Вам ничего не надо?", и сквозь гипюровые рукава просвечивали лямки вискозной комбинации. Электрик молчал. Он спускал вниз веревку уборщице Маше, и она привязывала к концу разные инструменты из его клеенчатой сумки. И когда он молча спустился и по-шел к своему велосипеду, расставив локти, то влево кренясь, то вправо, мальчишки кинулись к нему:
- Дяденька, прокатите на багажнике!
Он тогда обернулся на них, и бледный его подбородок за
дрожал...
- Он хороший был бы, - продолжала портниха, совсем подобрев, - если бы не завидовал. Его зависть гложет изнутри, как червь. Он все вокруг себя трогает, везде пытается пальцами наследить... У него стол на кухне, как хлев, вся клеенка слиплась, и вот он там подушечки оставлял в сахаре. "Вы, Лида, - говорит, - богатые, у вас много чего в буфете: мешочки с сухофруктами, коржички разные на блю-дце лежат под стеклом. Мне только руку протянуть, но я не беру..." "И правильно, - говорю, - Юра, не берешь. Это же все не твое..." А он мне: "Тогда скажи, почему твой сын жрет мои подушечки?" - и показывает мне пустое блюдце с крупинками сахара. Я ему: "У нас, Юра, все свое. Мы не воры!" А он мне: "Не знаю, не знаю" - и высыпал на блюдце из кулька все оставшиеся конфеты. И вот где-то через час Димка входит в комнату весь липкий и что-то жует. Я поняла, в чем дело, побить его даже решила. Ты если хочешь подушечек с повидлом, мате-ри скажи, а не у соседа таскай. И тут следом Юрка вбегает, дверь ногой распахнул, в руках пустое блюдце. "Он, он украл!- кричит, весь трясется. - Посмотри, Лида, пасть у твоего засранца вся синяя!" Я посмотрела - у Димки все небо синее. Юрка не поленился, все конфеты бритвочкой подпилил и вставил грифель от химического карандаша, он синеет от воды... Я Димку тогда до синяков порола, но соседа до сих пор видеть
не могу!
- Ребенок мог отравиться, - сказала Инесса и вспомнила мышь в мо-локе.
- Пальто будет из синего драпа, - сказала Лидия.
- Нам надо навырост, - сказала Инесса, - с запасом.
- Да, - согласилась портниха, - сейчас дети растут быстро...
Лиза проходила в "Красный факел" со служебного входа. Инесса Донова после спектаклей мыла театральное фойе, а потом - коридор гримерных. Лиза шла по коридору, актеры-травести курили на подоконниках или на корточках сидели, прямо на полу. Иногда, сразу же после утреннего спектакля курили прямо в гриме. Женщины с крашеными волосами, с накладными носами из поролона, на щеках - по два кружочка красной краски, в плюшевых юбках или так же нарумяненные, но в сбившихся кепках Гавроша и в коротеньких штанишках. Из года в год, хоро-шо или плохо, в зависимости от способностей, они притворялись детьми на утренних спектаклях, и все твердили одни и те же слова ложно-детскими голосами, и так уже затвердили, что невольно повторяли в настоящей жизни и медленно старились. И когда Инесса Донова курила с актерами, ее тягучий рыдающий голос особенно был слышен среди их звенящих, детских. Иногда по долгой просьбе Инессы Доновой тоненько пела Танечка Зотова:
Месяца свет озаряет
Темный кладбищенский двор,
А над могилою плачет-рыдает
Старый отец-прокурор.
Когда приходила Лиза, она звонко подхватывала последние слова купле-та, а если Инессы не было, спрашивала:
- А где мама?
И звонкие голоса актеров-травести становились фальшивыми рядом с ее настоящим. Лиза уходила искать мать, Инесса грохотала шваброй об пол этажом ниже, актеры-травести провожали Лизу долгими взглядами муж-чин, долгими взглядами прозрачных серых глаз в сетке тонких морщин на веках. И если бы не морщины и не их уже оплывшие тела, они бы казались издалека немного старше Лизы. Они смотрели ей вслед и переговаривались между собой звенящими, чуть с хрипотцой, голосами подростков, подстраиваясь под ее легкие шаги. Лицо ее обещало стать редко красивым, и уже сейчас в размягченных совсем по-детски чертах угадывалась будущая красота.
- Посмотрим, что вырастет, - говорили они вслед, выдыхая сигаретный дым, и в мутном синеватом дыму на мгновение показывался настоящий возраст лица.
Когда Инесса Донова пила с актерами, черты их лиц размягчались, и они походили то совсем на детей с нарисованными тенями вокруг глаз, то на пьяных карликов из цирка. Инесса Донова, пьяная за три глотка, читала свои стихи или рассказывала рыдающим, рвущимся голосом:
- Когда доченька моя родилась, я долго думала, какое дать ей имя. Мать красиво предложила назвать - Ева. Сначала я согласилась, но потом подумала: "Вот меня Инесса зовут, красиво, а к фамилии не подходит. Мать моя - Алиса, тоже красиво, но с фамилией не вяжется. Я та-кое всегда слышу, ведь я же поэт. Стала бы она - Ева Донова. Лучше, конечно, звучит, чем у нас с матерью, но я подумала: "Назову Евой, а вдруг девочка будет некрасивая...", и мы выбрали имя попроще...