Страница 22 из 45
- Однако эта женщина не призналась в содеянном, - заявил я. - И ее муж упал с лошади в лесу по своей вине. Ведь нельзя же обвинить графиню, основываясь на показаниях умирающего человека, пребывавшего в агонии!
С таким же успехом я мог бы осыпать их сухими листьями, ибо мои слова никак не действовали на собравшихся.
- Я любила сына больше всего на свете, - сказала старая графиня, и ее маленькие черные глазки сделались жесткими, а рот отвратительно скривился.
Затем, словно спохватившись, она произнесла лицемерным тоном:
- Бедная Дебора. Разве я когда-либо говорила, что не люблю Дебору? Разве не прощала ей тысячи разных проступков?
- Вы довольно сказали! - весьма ханжески провозгласил отец Лувье и энергично взмахнул рукой.
Чувствовалось, что это чудовище успело порядком напиться.
- Я говорю не о колдовстве, - ответила старуха, совершенно не обращая внимания на выходку инквизитора. - Я говорю о моей невестке, обо всех ее слабостях и тайнах. В городе всякому было известно, что Шарлотта родилась слишком рано после свадьбы ее родителей, однако мой сын оказался столь ослеплен чарами Деборы, столь обрадовался ее приданому, да и вообще был изрядным глупцом во всех отношениях.
- Зачем мы должны говорить об этом? - прошептала графиня де Шамийяр, явно встревоженная словами старухи. - Шарлотты нет среди нас.
- Ее найдут и сожгут, как и ее мать, - объявил Лувье, и его слова были встречены кивками и одобрительными возгласами собравшихся.
Эти люди продолжали говорить о том, какое громадное удовлетворение они испытают после казни, и когда я пытался расспрашивать их, они лишь отмахивались, предлагая мне умолкнуть, выпить вина и не терзать себя.
Меня ужасало, что они совершенно игнорируют меня, подобно каким-нибудь существам из сна, которые не слышат наших криков. Тем не менее я настаивал на том, что у них нет доказательств ночных полетов Деборы, участия ее в шабашах, сношений с демонами и всех прочих глупостей, за которые людей обычно отправляют на костер. Что касается целительства, каковым она занималась, это не более чем знахарское искусство, и зачем вменять его в вину? Пресловутая кукла могла быть не более чем инструментом, которым Дебора пользовалась при лечении.
Все было напрасно!
До чего же веселыми и спокойными были эти люди, пировавшие за столом, принадлежавшим Деборе, пользовавшиеся ее серебряной посудой, тогда как сама Дебора находилась в убогой тюремной камере.
Наконец я стал просить, чтобы ей позволили принять смерть через удушение, прежде чем ее сожгут.
- Многие ли из вас своими глазами видели, как человек сгорает заживо в огне? - спрашивал я.
Но мои слова были встречены с явным недовольством.
- Эта ведьма не раскаялась, - сказала графиня де Шамийяр, единственная из всех казавшаяся трезвой и даже слегка испуганной.
- Да и много ли ей страдать? Всего лишь четверть часа, не более, возразил инквизитор, вытирая рот грязной салфеткой. - Что эти минуты в сравнении с вечным адским пламенем?
Итак, я покинул это сборище и вновь оказался на забитой народом площади, где у небольших костров шло пьяное веселье. Я стоял, глядя на приготовленный для сожжения Деборы костер и высившийся над ним столб с железными кандалами. Потом перевел взгляд влево, на тройные арки церковных дверей, украшенных грубой резьбой минувших веков, изображавшей исчадий ада, ввергаемых в пламя святым архангелом Михаилом. Его трезубец пронзал брюхо чудовища.
Когда я глядел на эту убогую резьбу, освещаемую отблесками костров, в моих ушах звенели слова инквизитора: "Да и много ли ей страдать? Всего лишь четверть часа, не более... Что эти минуты в сравнении с вечным адским пламенем?"
Ах, Дебора! Ты никогда и никому не причинила намеренного вреда, исцеляя самых бедных и самых богатых. Как же легкомысленна ты была!
И где же был ее мстительный дух, ее Лэшер, который решил избавить ее от горя и погубил ее мужа, но не уберег Дебору от застенка? Был ли он сейчас с нею, как она говорила? Но почему-то не его имя срывалось с ее губ во время пыток. Дебора повторяла мое имя и имя ее старого доброго мужа Роэланта.
Стефан, я написал это длинное письмо не только для наших архивов, но в равной степени затем, чтобы не сойти с ума. Сейчас я чувствую, что изможден. Я уже собрал свои вещи и готов покинуть этот город, как только увижу конец столь горестной истории. Это письмо я запечатаю и положу в свою сумку, снабдив традиционной запиской, что в случае моей смерти того, кто доставит письмо в Амстердам, будет ждать вознаграждение... ну и все прочее.
Я не знаю, что ждет меня впереди. Если к вечеру завтрашнего дня я окажусь где-нибудь в другом месте, то продолжу описание этой трагедии в следующем письме.
Сквозь окна в комнату уже льется солнечный свет. Я молюсь о том, чтобы Деборе каким-либо образом удалось спастись, но я знаю, что подобное невозможно. Стефан, я вызвал бы ее дьявола, если бы знал, что он меня услышит. Я попытался бы заставить его совершить какой-нибудь отчаянный поступок. Однако я знаю, что не обладаю такой силой, и потому просто жду.
Преданный тебе в деле Таламаски,
Петир ван Абель, Монклев,
день святого Михаила, 1689.
Майкл дочитал первую часть расшифрованных записей. Он достал из конверта вторую и долго сидел, положив руки на листы и глупо молясь о том, чтобы Дебора каким-то образом избегла сожжения.
Потом, не в состоянии более сидеть неподвижно, он схватил трубку, позвонил телефонистке и попросил соединить с Эроном.
- Эрон, скажите, та картина, написанная Рембрандтом, до сих пор находится у вас в Амстердаме?
- Да, Майкл. Она по-прежнему висит в тамошней Обители. Я уже попросил, чтобы из архивов прислали ее фотокопию. Но на этого потребуется некоторое время.
- Вы знаете, Эрон, это и есть та темноволосая женщина! Это она. А изумруд - должно быть, это тот самый камень, который я видел. Могу поклясться, что я знаю Дебору. Это наверняка она приходила ко мне, и у нее на шее висел изумруд. И Лэшер... это его имя я произнес, когда открыл глаза на яхте.
- Бы действительно это помните?
- Нет, но я уверен. И еще...
- Майкл, постарайтесь воздержаться от истолкований и анализа. Продолжайте чтение. У вас не слишком много времени.