Страница 1 из 23
НОЧНОЙ ЗВОНОК
Моей дочке, Ане
Ночью в спящей квартире было тихо-тихо. Только изредка глухо урчало в водопроводных трубах да негромко, по-щенячьи подвывал холодильник.
Вдруг в коридоре коротко тренькнул телефон. Казалось, он боялся разбудить усталых людей. Осторожно дзинькнул еще раз, но потом внезапно, отбросив всякое стеснение, пронзительно затрезвонил на всю квартиру.
Володька спал возле самых дверей, почти под телефоном. Спросонья он обалдело вжал голову в подушку. Но телефон снова выплеснул длинную звенящую струю. Володька в одних трусах выскочил в темный коридор и, ударившись локтем о дверь, схватил трубку.
— Анна три шесть девять тридцать два? — требовательно спросил женский голос.
— Чего? — не понял Володька.
— Это А три шесть девять тридцать два? — сердито повторила женщина. — Не вешайте трубочку. Вас вызывает Солнцево.
— Меня? — растерялся Володька. — Какая Солнцева?
Спросонья он не сразу сообразил, что Солнцево — это дачный поселок.
Телефон умолк. Володька в темноте переступал босыми ногами на холодном каменном полу и уже хотел зажечь свет и сбегать за тапочками, но тут в трубке раздался мальчишеский голос.
— Мне Володю! — кричал этот голос. — Володю Чашкина!
— Я, — сказал Володька.
— О Володь?! Хорошо, что ты дома! — обрадовался мальчишка, как будто сейчас, в час или два ночи, Володька мог быть на улице или в кино. — Узнаешь? Это я, Кешка!
Да, Володька уже узнал.
Кешка, конечно, это Кешка!
— Володь! — кричал Кешка. — Выручай! Пожар!
— Чего-чего?
— Пожар! У меня дома, наверно, пожар! Ты же знаешь: я с бабушкой на даче. А сегодня съездил в город. Ну, вернулся на дачу, лег спать и только сейчас вспомнил, что оставил дома плитку. Включенную электроплитку! Понимаешь? А мама в командировке. Дома никого…
— А может, тебе это приснилось? — сказал Володька, почесывая пяткой о пятку.
— Нет, не приснилось. Я хотел сейчас же в город, да последний поезд уже ушел. Володь, будь другом, слетай ко мне! Бабушка тут чуть не плачет, а я прямо не знаю…
— Три минуты кончились, разъединяю! — четко произнес женский голос.
В трубке что-то щелкнуло. Наступила тишина.
«Вот не было печали!» — Володька в раздумье постоял еще немного в холодном коридоре и, стараясь не скрипеть дверью, на цыпочках прошел в комнату.
Но отец уже проснулся.
— Кто это там ночью бесится? — шепотом, чтобы не разбудить мать, спросил он.
— Это Кешка, — тоже шепотом сказал Володя. — Ну, который ушами здорово шевелит… Ну, шахматист… Лохматый такой…
— А! — сонным голосом пробормотал отец. — Скупка кошек?
Володя кивнул.
Как-то Кешка сам рассказал об этом отцу. Однажды в школе появилось объявление:
«Покупаем кошек. Только сегодня, в три часа. В кабинете директора».
Вся школа тогда заполнилась кошками. Директор и учителя не понимали, что случилось? А оказалось — Кешка…
А один раз Кешку даже чуть не побили за эти его «шуточки». Он подошел к незнакомой квартире и стал что есть сил колотить в двери кулаками и каблуками. Жильцы выскочили, думали, дом рушится. А Кешка говорит:
«Вы же сами просили», — и показал на дверь. А там звонок не работал и висела записка: «Просим стучать!»
…Володька рассказал отцу, зачем звонил Кешка.
— Очередной розыгрыш, — зевнув, сказал отец. Говорил он медленно, словно вдруг забыл все слова. — Ишь какой! Ты побежишь, а он потом смеяться будет и хвастать: «Во, как ловко я обманул!»
Володька ничего не сказал. Молча сидел на кровати. Вообще-то, хоть Кешка и друг-приятель, но… болтлив.
И все-таки… Володька вспомнил голос Кешки, тревожный, чуть не плачущий.
— А вдруг не розыгрыш? Вдруг в самом деле плитка?..
— Ну, предположим, — вяло согласился отец. — Если там уже горит — соседи, конечно, проснулись и без тебя вызвали пожарных. А если не горит, тем более тебе тащиться не резон. Спи.
Повернулся к стене и вскоре мелодично засвистел носом. Как флейта. Отец всегда «музыкально» спал.
А Володька по-прежнему сидел в темноте на кровати.
«Легко сказать — спи! А вдруг там плитка уже раскалилась?! Пока-то еще ничего… Но пройдет полчаса или час, и тогда…»
Володька как раз недавно видел по телевизору киноочерк насчет пожаров. Там тоже оставили включенную плитку. Она стояла на скатерти. Постепенно накалилась. Больше… больше… Докрасна… Скатерть потемнела, потом стала тлеть, потом задымился стол — и пошло…
«Вот история», — подумал Володька.
Честно говоря, тащиться на другой конец города, в Кешкину квартиру, чертовски не хотелось. Володька еще ни разу за всю свою жизнь не ходил ночью один. Наверно, страшно. Пусто везде. И темно.
И, главное, пожалуй, отец прав: все это трёп. Володька вспомнил хитрые, узкие, как щелочки, Кешкины глаза, жуликоватую усмешку…
Ясно, разыгрывает!
Натянул одеяло на голову: кончено, спать. Уже совсем задремал, как вдруг словно стукнуло:
«А если… пожар?..»
Сбросил одеяло, сел. Вот чертовщина!
Посидел, посидел и тихонько стал одеваться. В темноте задел книгу, та гулко шлепнулась на пол. Володька замер. Но нет, отец не проснулся. А мать тем более, — она всегда спит крепко.
Володька оделся. Хотел уже идти, но подумал:
«Мои-то, когда проснутся, забеспокоятся».
Зажег настольную лампу, вырвал из тетради листок, быстро, крупно написал: «Я ушел к Кешке».
Куда положить, чтобы утром сразу заметили? Ага, возле кровати на стуле — отцовские брюки. Положил записку на них.
…На улице было темно, прохладно. Володька торопливо шагал, и каждый шаг его четко отдавался в тишине.
Всегда ему казалось, что до Кешки недалеко. Сел на трамвай и минут через пятнадцать — пожалуйста. Но сейчас, ночью, когда трамваи и автобусы не ходили, выяснилось, что до Кешки — почти как до луны.
Володька шел и шел, сперва по своей улице, потом по набережной, потом через мост.
На проспекте Ленина стоял трамвайный вагон; в темноте он казался празднично ярко освещенным. С трамвайного провода свешивались тонкие шесты, густо утыканные лампочками. И это еще усиливало впечатление праздничной иллюминации. Два сварщика, заслонившись щитками, склонились к рельсам. Слепящие голубые сполохи с шорохом загорались и гасли.
Володька остановился, хотел понаблюдать за сваркой, но вспомнил — надо спешить. Вздохнул и торопливо пошел дальше.
После яростного сияния автогена переулок казался особенно темным, узким и мрачным. Вон впереди, в подворотне, кто-то притаился. Факт. Ждет, когда Володька пройдет, и тогда сзади — бац по голове!
Володька остановился. Прислушался. Тихо. Только где-то каплет вода. Озираясь, бесшумно подошел к подворотне. Осторожно заглянул в темный провал. Пусто.
«Эх, трусище!»
Двинулся дальше, нарочно громко стуча каблуками по каменным плитам.
Он размахивал руками и даже пробежался. Какая холодина! Володька полагал, что летом тепло, и вышел из дому в одном пиджачке. И вот — здрасте! Прямо мурашки по коже…
За углом, возле магазина, он замедлил шаги. Впереди стоял милиционер и подозрительно смотрел на него.
«Чего он?» — подумал Володька. Хотел на всякий случай перейти на другую сторону, но потом рассердился на самого себя и зашагал дальше, прямо к милиционеру.
— Ты куда, мальчик? — спросил тот, когда Володька поравнялся с ним.
— На улицу Красной Конницы.
— Ого! — милиционер поднял брови. — Далеко. А зачем?
Володька насупился. Сказать? А вдруг Кешке тогда попадет? Может, штраф полагается, раз плитку оставил, нарушил эти… пожарные правила.
— Нужно, — сказал Володька. — К приятелю.
Милиционер опять подозрительно оглядел его:
— Это ночью-то? Пожар, что ли?