Наш Декамерон

- А корабль приближается, - вопил Отвратительный. - Вижу: корабль из пламени! Слепит пламя, и протянута рука его из огня!

Вопли, бессвязные слова срывались с губ. Отвратительный задул свечи… Шкаф странно выступал из темноты и светился. И на шкафу над маленькой японкой уже мерцала лысина Отвратительного… Как завороженные, все следили за ними. Скрипка возникла в руках японки, и раздался звук-стон.

- Это был эпиграф: любовь торжествует всюду, - засмеялся я. - Итак, дамы и кавалеры немедля предлагают свои повествования о любви. Все отдадим в жаждущие руки покойника. Торопитесь, он жаждет. Но сначала надо условиться о терминологии. Я думаю, мы остановимся на лексике древнего "Декамерона". То, что сгодилось в Европе в шестнадцатом веке, сойдет и для нашей целомудренной литературы. Посему прошу придерживаться в ваших повествованиях о любви сей старинной лексики. К примеру, вместо слова "трахнул" будем употреблять средневековое декамеронистое: "Он полеживал с нею", или: "Взял ее в оборот". Итак, покойник жаждет начала. И да здравствует "Декамерон" в честь Д." - "Де-Декамерон"!

- О любви в сапоге…

- Заметано! - заорал Отвратительный. - "Любовь торжествует всюду, даже в сапоге!" Покойнику бы это понравилось!

- Да, насмотрелась я… была я как-то в городе на танцах… Как же… Пришли в ДК. Подходит - пожилой такой, лет двадцать шесть, не меньше: "Разрешите пригласить?" "Приглашай", - думаю. Танцуем. Потом говорит: "Можно вас проводить? Только учтите - обратно я возвращаться непривычный". Ну, турок! Турок!

Здесь она останавливается. Я, возбужденный ее красотою, опять готовлюсь в изысканных выражениях поведать ей про свою страсть, но птичница продолжает:

- Я вам так скажу! У нас даже бык корову три дня охаживает, прежде чем… А тут… нет, одно слово - турок! Поехала я как-то на учебу секретарей. В первый день все вместе, естественно, отмечаем. А ночью с трудом ушла целая от ваших городских секретарей. Еще обозвали. Говорят: "Ты для чего сюда ехала?"

Совершенно истомленный этими возбуждающими рассказами, я не спал по ночам. А утром муки возобновлялись. И однажды, когда моя рука, поправляя ее прическу, невзначай скользнула по ее щеке, а мои губы уже готовились раскрыться для слов любви - она, как всегда, начала:

- А еще я так вам скажу про ваши порядки городские…

И вот тут я не выдержал. С воплем я ринулся на нее: мои губы схватили ее губы, и все мое тело напряглось, ожидая удара (она должна была быть сильной, очень сильной). И вдруг - восторг! Чудо! Я почувствовал на губах… поцелуй! Настоящий! Я бы даже сказал - исступленный! Самый что ни на есть без-умный поцелуй!

- Теперь вы скажете, что я, как городская, и не будете меня уважать.

- Буду, буду! - застонал я.

- Тогда почему вы не спросите, девушка ли я? - Она легко сбросила мои руки.

- Девушка ли ты? - Я почти плакал.

- Пробили меня, - сказала она, вздохнув. - Познакомилась я с одним…

- Все говорил: "В МВД работаю, следователем". Мне мать потом сказала: "Ты к нему на работу ходила? Ты проверяла, какой он следователь?" А потом выяснилось, что он просто в тюрьме работал, вохром. С ним я и легла. С ним и учиться потом не пошла. Если бы товарищ был интересный, я бы пошла. А для этого турка и так сойдет. Мне мать тогда сказала: "Ты теперь пробитая, по рукам пойдешь, дура". Я его спрашиваю: "Когда ж распишемся?" А он мне говорит: "Не спеши". И тут я узнаю, что его мать с официанткой его познакомила. А у той комната была. Он к ней и переехал. А потом я еще с одним… Тот вообще лунатик оказался. Как ночь лунная - он от меня к форточке. Тут я и решила: все равно жизнь дала трещину. И уехала из проклятущего города обратно в деревню. Я землю люблю. Мне земли в городе снились.

И опять она с такой легкостью убрала мои руки, что я понял: без ее согласия не обойтись.

- Я тебя понимаю: я пробитая. Со мной только одно и можно. Но ты мне тоже нравишься. Ты на него похож. Ух, как я его, тюремщика, любила. Все его косточки перецеловала-пересчитала. Когда он меня бросил, я сумку в руках так мяла - замок сломала… Пойду я с тобой встречаться. Только… тут… все на виду.

- Давай встретимся в лесу? - застонал я.