Страница 10 из 10
Екатерина расхаживает по кабинету.
«Я не хотела его смерти, как не хотела раздела несчастной Польши, но... Ты должен понять, мой сын: когда я восприняла престол, флот был в упущении, армия в расстройстве, 17 миллионов государственного долга и 200 тысяч крестьян находились в открытом бунте. Но главное бедствие было – шатание в умах. Ибо на русской земле находились целых три государя... Я люблю эту страну, я обожаю, ее язык Я преклоняюсь перед физическими чертами русских – их статью, их лицами Я считаю русскую армию лучшей в мире. Я всем сердцем приняла религию этой страны. Я ходила пешком на богомолье в Ростов. Я ненавижу в себе все немецкое. Даже своему единственному брату я запретила навещать меня в России. Я сказала: „В России и так много немцев“. И сказала чистосердечно, потому что давно не чувствую себя немкой. Но я по-прежнему оставалась немкой, захватившей трон... пока эти два императора существовали. Два лакомых кусочка для всякого рода авантюристов».
По камере разгуливает тщедушный молодой человек. Входит тюремщик с едой. Молодой человек глядит на еду и лает.
«Один император – Иоанн Антонович, свергнутый в младенчестве императрицей Елизаветой, уже двадцать лет сидел в Шлиссельбурге. А другой свергнутый император – мой муж Петр Федорович...»
– Не изволь беспокоиться, матушка. Волю твою исполним, – усмехается Алексей Орлов.
Дворец в Ропше. В спальне Алексей Орлов играет в карты с императором. Вокруг сидят гвардейские офицеры.
«Я знала, что в Ропше собралось много гвардейцев: князь Барятинский, Потемкин, Энгельгардт, актер Волков. Но я не знала, зачем они там. И до сих пор не знаю, что там произошло. Просто б июля прискакал князь Барятинский...»
Барятинский вбегает в кабинет императрицы.
Бухнулся в ноги, ползая по полу, пьяно, со слезами кричит:
– Беда, государыня!
«Он был совсем пьян!..»
Барятинский, ползая по полу, выкрикивает, обливаясь пьяными слезами:
– Не виновны, матушка... Нервен он был... Игра у нас была... Нервен он был... Лакея грыз... Потом на Алешку Орлова набросился... Все отписал тебе Алешка как есть... Все отписал... Смилуйся, матушка!
И Барятинский сует Екатерине скомканную бумагу.
Екатерина подошла к столу и вынула из шкатулки мятый пожелтевший листок.
«Сохраняю эту нечистую бумагу с кривыми каракулями, всю дышащую безумством и бешенством. Надеюсь, когда ты прочтешь ее, мой сын, она станет оправданием твоей матери...»
В который раз она перечитывает страшный листок:
«Матушка, милосердная государыня! Как мне изъяснить и описать, что случилось... Поверь верному своему рабу. Но как перед Богом скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть! Но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал. Да и как нам задумать – поднять руки на государя! Но свершилась беда: он заспорил за столом с князем Федором Барятинским. Не успели мы разнять, а его уж не стало. Сами не помнили, что делали. Все до единого виноваты. Достойны казни. Прости или прикажи скорее кончить. Свет не мил. Прогневали тебя и погубили души свои навек...»
– Я не могла их наказать, они были тогда сильны, – она почти кричит. – Я не могла их наказать!..
Она стоит в черном платье, окруженная сенаторами...
«Я была в непритворном соболезновании и слезах о столь скорой смерти императора, ибо всегда имела непамятозлобивое сердце. Никита Иванович Панин и Сенат просили меня не предаваться горю и не присутствовать на погребении, чтобы не подорвать здоровье, столь нужное тогда отечеству. И мне пришлось повиноваться приказу Сената. К сожалению, сразу после погребения начались неосновательные толки. Каковые родили потом злодея Пугачева, объявившего себя усопшим императором...»
И вновь Екатерина положила перо. Расхаживает по кабинету.
«Помни, сын мой: правителю нужна решительность... Чтобы свершать, что должно... и что порой так не хочешь свершать. Решительность – вот главное качество счастливого человека. Нерешительны только несчастные и слабоумные...»
Тщедушный молодой человек ходит кругами по камере. Ходит яростно, как зверь в клетке...
«И со вторым императором как-то само разрешилось – Я поехала навестить его в Шлиссельбург, чтобы облегчить участь несчастного...»
В камере – Екатерина, тюремщик поручик Чекин и тот самый тщедушный молодой человек
С печалью глядит Екатерина благодетельным своим взглядом на молодого человека.
– Встать перед императором! – вдруг кричит ей молодой человек. Екатерина будто не слышит и продолжает грустно смотреть на него.
– Ты права. У меня только тело Иоанна, назначенного императором Всероссийским. А душа у меня святого Георгия. Потому вас, мерзейших тварей, видеть не желаю.
И вдруг истошно закричал:
– В монастырь иди! Пока не поздно, разбойница!
Императрица беседует с графом Никитой Ивановичем Паниным.
Граф Никита Иванович Панин, глава Коллегии иностранных дел – один из ближайших сподвижников Екатерины в первые годы ее царствования.
– Поручик Чекин доносит, что арестант совсем безумен, – печально говорит Панин.
– Принц Гамлет тоже объявил себя безумным, – усмехается Екатерина. – И ему верили.
– А телом он крепок, – вдруг, без видимой связи с предыдущим, говорит Панин, – только животом страдает, когда обжирается. Ох, надо в оба глазеть, вдруг кто освободить попытается! Особливо опасно, если Ваше величество из Петербурга изволит уехать. Тогда легко охотники могут найтись. Хотя на сей случай инструкция есть: немедля порешить арестанта... Ох, боюсь, чего бы не случилось, когда Ваше величество из столицы куда уедет...
И опять Екатерина прошла по кабинету.
«А потом я уехала в прибалтийский край. И там узнала, что некий злодей, поручик Мирович, пытался освободить несчастного Иоанна. И была исполнена инструкция...»
Камера. На полу лежит Иоанн – тщедушное безжизненное тело. Над ним стоит долговязый Чекин. Вздохнув, за ноги оттаскивает труп в угол камеры.
Панин докладывает императрице:
– Сенаторы не верят, что Мирович действовал один... хотят ребра у него пощупать, пытать предполагают, чтобы сообщников узнать.
Екатерина отвела глаза от умоляющего взгляда Панина.
«Я приказала отговорить сенаторов. И Мировича казнили без пытки. Я так и не знаю, подстроил ли Панин заговор Мировича, чтобы непрошеной помощью избавить меня от несчастного Иоанна. Или через Мировича пытался возвести на престол этого слабоумного, чтобы осуществить свою бессмысленную мечту – создать в России западную конституционную монархию... Или действительно не имел к сему заговору никакого отношения... Я предпочла не знать правду. Слишком мало у меня таких людей, как граф Панин...»
Усмехающееся лицо Панина...
«Он первым стал в оппозицию к Орловым. Первым понял, как я ими тягощусь. Жаль, что он до сих пор бредит западной монархией. Он слишком долго был посланником в Швеции. Но я всегда помню: граф Панин – блестящий человек...»
Екатерина пишет.
«Ни Петр Третий, ни Елизавета не подготовили мне министров для новых задач, стоявших перед страной. Они обходились надутыми посредственностями. Я призвала к управлению целую когорту блестящих людей. И я дала им возможность совершать великие дела, ибо знаю: не только люди делают дела, но и дела делают людей...»
«Но ох уж эти „блестящие люди“! Все эти Панины, Орловы... У них всегда есть свои цели. И ради них они борются друг с другом, а я должна скакать меж ними курцгалопом и следить, чтобы каждый новый „блестящий“ имел достаточно сильного соперника. Но для укрепления державы куда нужнее люди просто трудолюбивые. Исполнительные... И эти люди – теперь моя опора. А из блестящих мне с головой хватает нынче Григория
Александровича Потемкина».
Часы на камине бьют девять: дама и кавалер на часах танцуют менуэт.
Время работы для себя закончено. Наступило время для государства. Она возвращается в спальню.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.