Страница 16 из 21
С радостью встречали местные девчата вернувшихся здоровыми штрафников и офицеров. Ведь наши бойцы-переменники, как официально они у нас назывались, были хоть и временно разжалованными, но все-таки офицерами, грамотными и с достаточно высоким уровнем культуры. Кстати, их и не стригли наголо, а сохраняли нормальные офицерские прически. Они оставляли по себе добрые воспоминания у всех слоев населения. Надо еще помнить, что в народе испокон веку жалеют обиженных властью. А именно такими они были в глазах женщин и девиц, этой основы населения прифронтовых деревень. Ну а командный состав батальона, в большинстве своем офицеры в возрасте 20-25 лет, конечно тоже пользовался большим успехом.
В этом селе оставались наши тылы, вооружение и боеприпасы, склады, штабные документы, а также отправленные сюда партбилеты и награды офицеров, командовавших штрафниками. Оставалось там и некоторое число штрафников для охраны всего этого.
А к ним за время нашей "командировки" в немецкий тыл добавилось немало новых осужденных к пребыванию в штрафном батальоне. А так как шло освобождение Белоруссии, рос контингент штрафников, в том числе из числа "окруженцев", оказавшихся в свое время на оккупированной территории. Ну, и боевая обстановка на фронте, некоторые неудачи, предшествовавшие наступлению, увеличили, наверное, число осужденных за невыполнение боевых задач.
Это, в частности, косвенно подтверждается и материалами справочников по истории войны. Например:
Войска Белорусского фронта к концу февраля 1944 г. овладели Мозырем, Калинковичами, Рогачевом, форсировали Днепр и захватили плацдарм на его противоположном берегу. Занять Бобруйск и развернуть наступление на Минск, как это от них требовалось (полужирный мой. - А.П.), они оказались не в состоянии.
Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945 гг. Краткая история. - Москва. Воениздат. 1967. С. 334.
Во всяком случае, на место подлежащих освобождению от наказания уже прибыло пополнение для формирования новых подразделений штрафбата. И даже еще не началась длившаяся затем несколько дней реабилитация отвоевавшихся штрафников, а уже были сформированы две новые роты.
Процедура реабилитации заключалась в том, что прибывшие в батальон несколько групп представителей от армейских и фронтовых трибуналов и штаба фронта рассматривали в присутствии командиров взводов или рот наши же характеристики, снимали официально судимость, восстанавливали в воинских званиях. Наряду с этим выносили постановления о возвращении наград и выдавали соответствующие документы. После всего этого восстановленных во всех правах офицеров направляли, как правило, в их же части, а бывших "окруженцев" - в полк резерва офицерского состава, из которого, кстати, недавно прибыл и я со многими теперь уже моими боевыми товарищами.
Часть штрафников-"окруженцев" имели еще старые воинские звания, например "военинженер" или "техник-интендант" разного ранга. Тогда им присваивались новые офицерские звания, правда, в основном на ступень или две ниже. Такое же правило применялось часто и в войсках при переаттестации на новые звания.
К сожалению, в процедуре "очищения" их от вины перед Родиной мне в этот раз не довелось участвовать, так как во вновь сформированных двух ротах места командиров взводов пришлось занять мне и другим офицерам, только что вернувшимся из Рогачевского рейда. Наверное, я оказался здесь, скорее, как имеющий фактически только одно настоящее боевое крещение и не получивший еще достаточно боевого опыта (были у меня по этому поводу и другие мысли, но об этом позже). И этим двум ротам дали задание захватить у немцев плацдарм на реке Друть. Для этого нужно было ночью скрытно преодолеть по льду эту реку, без артподготовки и криков "ура!" совершенно внезапно атаковать противника в направлении деревни (не помню ее названия), выбить немцев из первой траншеи и, развивая наступление, обеспечить ввод в бой других армейских частей с захваченного плацдарма.
На реке Друть, как отмечал генерал Горбатов, особенно сильной была первая полоса обороны немцев глубиной 6-7 км с тремя позициями... Ширина реки до 60 метров, глубина 3,5 метра. Заболоченная, слабопромерзающая долина до полутора километров.
Ночь была почти безлунной и пасмурной. Но немцы, видимо не ожидая нашего наступления или по какой-то другой причине, вовсе не применяли здесь своих осветительных "фонарей". В отличие от днепровского льда, на этой реке лед был изрядно побит и приходилось нащупывать его ногами, чтобы не угодить в полыньи, образованные взрывами снарядов и мин. Может, это состояние льда так успокоило немцев, что они и не освещали ближайшие подступы к своим траншеям. Хотя минометный огонь по льду они изредка вели и теперь.
Однако, как назло, мне довелось именно здесь принять ледяную купель. Ведь угораздило же меня провалиться на побитом, но успевшем слегка спаяться на морозе льду. Ухнул туда я сразу, и мои попытки выбраться из этой "проруби" были долго безуспешными, потому что тот лед, за который я хватался, состоял из мелких, едва схваченных ночным морозом ледяных осколков и легко крошился в моих руках. А течение все больше тянуло набухшие водой ватные брюки и телогрейку, отчего моя естественная плавучесть с каждой секундой катастрофически уменьшалась.
А если прибавить к этому, что плавать я вовсе не умел, то неизбежным следствием всех этих драматических обстоятельств могло быть полное окончание моей фронтовой, и не только фронтовой, жизни. Этот мой недостаток часто отражался и в моих послевоенных аттестациях, где указывалось на мое недостаточное физическое развитие, хотя я неплохо ходил на лыжах, бегал кроссы, прыгал в длину, в высоту, отлично стрелял.
Спасло тогда меня то, что поблизости постоянно шел штрафник-ординарец. Срочность, с которой мне подчинили взвод, не дала возможности надежно запомнить ни фамилии, ни имени этого бойца. А надо бы! Увидев, а скорее, услышав мое барахтанье в воде и безуспешные попытки выбраться из ледяного крошева, он, оставаясь на твердом льду, догадался лечь и как можно ближе подползти к краю этой злосчастной полыньи. За мушку протянутого им автомата я и уцепился. Он медленно потянул меня к краю проруби. Наконец, обламывая непрочные ее края, мне с помощью моего спасителя удалось выбраться на твердый лед. Всю остальную часть пути по реке мы преодолевали ползком. Да, оказывается, и не мы одни.