Банда - 3

- Вот мы и снова встретились! - радостно сообщил ему Пафнутьев, присаживаясь на белую крашеную табуретку. - Как жизнь?

- Очень хорошо, - ответил Бильдин, с трудом раздвинув бледные губы. Его худое, остроносое лицо по цвету почти не отличалось от стен и не выражало ни боли, ни радости.

- Начальник говорит, что скоро выписываешься?

- Ему виднее.

- А сам? Не возражаешь?

- Как скажете...

- Что-то, старик, ты совсем скис! Так нельзя. Самое страшное позади.

- Нет, впереди...

- Ну, ты даешь! А что у тебя впереди?

- Они меня не оставят.

- Охрану дадим...

- У меня была охрана. Знаете, когда было хуже всего? Когда они уши на сковородку бросили, в кипящее масло... И я вижу - мои уши жарятся... Казалось, они еще при мне...

- А потом что они с ними сделали?

- Собаке бросили.

- И что собака? - спросил Пафнутьев и тут же понял, что вопрос получился не очень тактичный. Но Бильдин оставался невозмутимым.

- Сожрала, - сказал он. - И после этого я потерял сознание.

- Круто, - Пафнутьев обернулся к Овсову, который задержался у простреленного, снова повернулся к Бильдину. Поколебавшись, достал все-таки кожаный кошелек и осторожно вынул блестящий металлический кружок - крышку от консервной банки.

- Если это и не она, то очень на нее похожа... - сказал Бильдин. - Вы его взяли?

- Если это она, то взяли.

- Живым?

- Не уверен.

- Это как?

- Он в плохом состоянии.

- Ему хуже, чем мне?

- Сейчас - да. Ты по сравнению с ним.., многоборец. Когда его поставят на ноги... Не откажешься опознать?

- Не откажусь.

- И на суде подтвердишь?

- Конечно.

- Это все, что я хотел узнать, - Пафнутьев поднялся. - Набирайся сил, ратного духа... Еще увидимся.

Обернувшись от дверей, Пафнутьев отметил про себя, что Бильдин так и не пошевелился. Его острый нос все так же был устремлен вверх, глаза полуприкрыты, руки поверх простыни вытянуты вдоль тела.

- Он в самом деле поправляется? - спросил Пафнутьев у Овсова, когда они вышли в коридор.

- Паша, он в шоке. Его и через год не назовешь выздоровевшим. Боюсь, что прежним он никогда не станет, не вернется в свой банк. Им придется подбирать другого председателя. Каждый раз, когда потребуется принимать решение, перед его взором неизменно будет возникать сковородка с, кипящим маслом, а в нем будут плавать его уши... И собака, пожирающая эти уши.... Это слишком сильный удар.

На улице продолжал идти густой мокрый снег, и асфальт был покрыт черными следами прохожих. День заканчивался, темнело, и машины медленно шли в снегопаде с зажженными подфарниками.

Сев на переднее сиденье рядом с Андреем, Пафнутьев некоторое время молчал, глядя в занесенное снегом стекло.

- Ну что он? - проговорил наконец Андрей. - Выжил?

- Операция прошла успешно, - Пафнутьев вынул из кармана и показал на ладони маленькую пульку. - Овсов сказал, что будет жить.

Андрей внимательно осмотрел пулю со всех сторон и вернул Пафнутьеву.

- Стекла у Леонарда толстые, наверно, погасили скорость пули.

- Странное какое-то происшествие, - пробормотал Пафнутьев. - Ни фига понять не могу.

- А чего странного... Банды схватились... Вот и все.

- Из-за чего? У них не было повода... Они недавно все миром решили кто с кого берет, кто кем правит... И вдруг это дурацкое нападение... Ни фига не понимаю! - повторил Пафнутьев. - Утром... Почему они оказались утром в ресторане? Чего им там делать? Утром все приличные бандиты отдыхают. И потом - очередью сквозь стекло... Это даже не нападение, скорее предупреждение. Какая-то психическая атака. А то, что один убит, - чистая случайность. Он не должен был погибнуть.

- И тем не менее...

- Да, - ответил Пафнутьев с легким раздражением. Чем-то не понравились ему слова Андрея, была в них какая-то торжествующая назидательность, будто Андрей хотел поправить его или уличить в непонимании чего-то. Он взглянул на парня, но тот сидел, невозмутимо глядя прямо перед собой. - А второй ранен... Это нападение никому не выгодно. И Леонард в полной растерянности, ничего понять не может, мечется, делает ошибки... Ни фига не понимаю! Они же вроде помирились...

- Кто помирился? - спросил Андрей.

- Банды.

- Откуда вы знаете?

- Доложили, - ответил Пафнутьев, и опять ему не понравился вопрос. Андрей не должен был спрашивать об этом, он понимает, что ответа быть не может, а если я отвечу, то это будет моя ошибка. И все-таки спросил... Будто сомневается, что мне действительно об этом известно. - Кстати, что-то тебя утром не было...

На место происшествия пешком пришлось добираться.

- На заправке простоял. С бензином непросто, Павел Николаевич...

- Значит, вечером заправляться надо.

- Учту, - усмехнулся Андрей. - Куда едем?

- Домой, - вздохнул Пафнутьев. - В прокуратуре уже нечего делать.

Андрей включил дворники, и они сразу, одним махом сдвинули в сторону слой мокрого снега с лобового стекла. Перед Пафнутьевым открылась улица, прохожие, огни машин. Андрей легонько тронул машину с места, и они тут же влились в неспешное движение транспорта.

- Ни фига не понимаю, - в очередной раз пробормотал Пафнутьев и, откинув голову, закрыл глаза. Не нравился он себе в этот день. Похвастаться совершенно нечем. Правда, Анцыферова опять за руку схватил, но этого ему вовсе не хотелось. На Андрея вот ворчать начал.. Нехорошо.

- Ты уж не имей на меня зуб, - не открывая глаз, Пафнутьев похлопал Андрея по коленке.

- Ладно... Замнем для ясности. Пафнутьев по голосу понял, что парень улыбается. И стало легче. Отпустило.

- А знаешь... Давай к Халандовскому, - неожиданно для самого себя сказал он. - Давно не виделись, надо пообщаться.

- Вика подождет?

И опять слова Андрея не понравились Пафнутьеву. Был в них укор, была усмешка, не то снисходительная, не то осуждающая. Андрей вообще не имел права говорить об этом. И снова в Пафнутьеве зашевелилось недовольство, легкое раздражение. Он ничего не ответил, не изменил позы, все так же сидел, откинув голову на спинку кресла и закрыв глаза. Андрей искоса взглянул на него раз, другой. То ли решил, что задремал Пафнутьев, то ли понадеялся, что тот не расслышал его вопроса. В машине установилась тишина, причем какая-то недоброжелательная. Словно оба договорились не продолжать разговор, чтобы не обострить его, не довести себя до слов резких и несправедливых.