Язычник

До ночи я лежал, почти не шевелясь.

Сквозь сон я слышал стук в дверь. Кто-то искал меня. У меня не было сил даже пошевелиться. В тусклом свете ночных ламп за стенами колбы проступал божественный образ. Она была красивее, чем раньше. Алхимическая материализация проявляла формы идеального мира, какими мы были задуманы, какими могли бы стать, если бы не гнет земной жизни. С каждым часом видение становилось все реальней, но я окончательно обессилел.

В ладонях я сжимал шаманские камни. В правой – шестигранный полупрозрачный кристалл кварца, величиной с мизинец. Оэлен звал его «живым камнем». В левой – камень со странным названием «лопарийская кровь».

Настоящий шаманский камень должен преломлять свет. Внутри кварца в солнечную погоду дрожала хрупкая радуга. Оэлен говорил, что этот камень пришел с Солнца. После смерти душа шамана погружается в кристалл, соединяется с радугой и уходит на Солнце, оттого-то у настоящих шаманов не бывает могил.

Больше месяца мы шли за оленями вдоль скалистого побережья Молочного моря, не встречая никаких следов цивилизации. Среди пестрых летних мхов и зарослей «лугового пуха» пролегала настоящая каменная дорога, выложенная правильно ограненными плитами. Широкие, утопленные в грунте мегалиты были уложены в правильном порядке.

– Кто построил эту дорогу? – спросил я Оэлена.

– Духи, – ответил он. – Я видел их «найяки» на дне. Они лежат недвижно, с тех пор как родился лед.

На языке иле слово «найяк» обозначало и лодку, и чайку.

– Найяки?

– Да, очень большие «найяки», белые, как лед. Если низкий отлив, их хорошо видно со скал…

Горную гряду между непроходимой топью и берегом моря мой проводник называл домом Ильмарис. Я единственный из сиртя, кто видел легендарную Пайву, святилище иле. «Каждый иле имеет силу Пайвы», – говорил Оэлен. Сюда раз в году шаман привозил пряди волос новорожденных своего племени и уверенно отделял волосы умерших от волос живых. «Когда последний иле умрет или забудет законы своего народа, а это одно и то же, пути к Пайве закроют топи и семь слоев льда».

Вокруг Пайвы с шумом и стоном плескалось Молочное море. Скалы были горячие и парили на солнце. Скользнув в пролом, мы вошли внутрь скалы. Мы оказались в прямоугольном зале без крыши. Стены, сложенные из гранитных блоков, до половины закрывал цепкий мох. Под ногами угадывались обомшелые части разрушенных колонн. Все было похоже на руины древнегреческого храма, но не из мрамора, а из серого гранита. В центре площадки темнел провал или узкая штольня, полная талой воды. Оэлен сказал, что, когда был молод, нырял туда и приносил бусы женщинам иле. От этих продырявленных камешков лучше плодятся олени и женщины чаще приносят детей. Бусы Тайры были из этой штольни.

Вокруг меня лежали величественные развалины. Я видел древний город, разрушенный стихией, обглоданный ветрами и льдом; город гиперборейцев, чьи корабли дремали на дне Молочного моря. Рядом с храмом рябило под ветром круглое озерко, обложенное гранитными глыбами. Сверху они были гладкие, обтесанные. В этой скважине бил подземный родник. Горячая, пузыристая вода покусывала обнаженную кожу. В голове родилась предательская мысль, как бы запомнить дорогу к Пайве, чтобы вернуться сюда, сфотографировать, описать. О том, что сюда нагрянут сиртя и погубят окрестную природу, я не подумал. Оэлен прочитал мои мысли и покачал головой. «Ты такой же сиртя, но ты не виноват… Это место никогда не найдут. Пайва отведет глаза».

В руинах Пайвы Оэлен велел искать шаманский камень. Он предупредил, что чем дольше я буду звать камень, тем лучше: в каждом камне есть зародыш человека, и камню тоже надо дать время выбрать меня.

Я нашел камень на берегу у кромки моря. Это был осколок хрустальной друзы, и пятка его была неровная, расколотая, но кончик безупречно правильный, шестигранный, узкий, как острие копья.

Каждый шаманский камень имеет свое имя и символ. Символ кварца – снежинка, или звездочка из шести лучей, по числу граней.

Мой второй шаманский камень напоминал бурый гранит. Я нашел его в конце лета, через месяц пути от Пайвы, вблизи скалы, разрушенной ветрами и морозом. Под лучами полуденного солнца скала поблескивала, словно плавилась. На свежих сколах камней проступали блестящие капли, похожие на темную кровь. На вершине скалы сидел черный ворон в блестящем оперении и чистил клюв.

В здешней мелководной шумливой речушке я видел на дне и в морщинах камней настоящий золотой песок, но Оэлен запретил собирать «силу солнца».

Камень, который мы искали, иногда называют «лопарийской кровью», более точного определения я не знаю. Если этот минерал нагреть на солнце или просто подышать на него, он меняет цвет и начинает «кровоточить».

Название горы переводилось с языка иле, как Скала Воплей. Жуткое название заинтересовало меня. Оэлен долго отмалчивался, но вечером, у костра, все же спел мне песню о великом шамане Эйве, который погиб на этой скале. Бубен Оэлена глухо подвывал песне. Звуки тонули в низком влажном тумане. Шаман пел, закрыв глаза и подняв лицо к небу. Я перескажу эту историю так, как смог запомнить и понять ее.

«Было так: множество сиртя приплыли в эти края на большом „найяке“. Они хотели, чтобы иле сожгли свои амулеты и поклонились Великому Духу сиртя. (Замечу, что это вполне могло случиться несколько столетий назад, когда норвежский король Олаф Тюргвальсен занимался рьяным насаждением христианства среди северных народов.) В те времена народ иле был силен и многолюден. Сиртя зазвали всех шаманов на пир в большом белом чуме. Пир был обилен яствами и питьем. В разгар пира сиртя, презрев святость гостеприимства, закрыли все выходы и зажгли чум. Все шаманы сгорели живьем, за исключением одного. Эйва был молод. На плече его всегда сидел черный ворон. Эйва был сильный шаман и вовремя распознал ловушку. Он бежал вместе с дымом.

Вновь пришла весна. Эйва собрал людей и явился на вешний праздник сиртя. Окутав себя туманом, мстители окружили стан сиртя, но духи пришельцев оказались сильнее. Людей Эйвы схватили и привязали к скале, там, где она покрывалась водою во время прилива. Тут они и погибли, а скала с той поры зовется Скалою Воплей. Один Эйва не погиб под водой. Увидев это, сиртя во что бы то ни стало решили покорить Эйву. Они хотели силой заставить шамана поклониться своему Духу. Сиртя сожгли шаманский костюм Эйвы, надеясь лишить его силы. Потом Эйву привязали за руки и ноги к кольям, вбитым в расщелины скалы, и на обнаженный живот поставили жаровню с пылающими углями. Но Эйва терпел муки и восстанавливал сожженное тело, пока его не пережгли пополам. Но жизнь не покидала его, и несколько дней на скалу текла его живая кровь.