Оракул

Здесь, в каменной нише, стояло большое белое яйцо, отлитое из тонкого фарфора. На гранитном цоколе виднелась странная эмблема: роза, вписанная в равносторонний четырехконечный крест, ниже по четырем сторонам располагались рисунки, похожие на те, что были выбиты на постаменте солнечных часов во дворе замка.

– «Роза и Крест» – эмблема нашего братства, – пояснил Сандивогиус. – Роза – символ науки и сокровенных тайн Природы, исконно женственный знак. А крест несет всякий, вступивший на путь познания и света. А теперь помоги мне.

Девушка, недоумевая, сняла крышку с фарфорового яйца.

– Ну вот и славно, дочка. Не пугайся и не думай, что я выжил из ума. Сейчас я лягу сюда, а ты закроешь крышку и уйдешь. Через сорок часов от тела не останется и следа, а в этой скорлупе зародится и окрепнет новая, крылатая жизнь. Я уйду путем древних мудрецов, путем Иешуа Бен Пандера. Его опечатанная гробница тоже оказалась пустой. А теперь не робей! В этом яйце нет ничего страшного.

– Отец, не уходи! Я почти ничего не знаю! Твое знание погибнет!

– Нет-нет, – старик собрал в ладонь ее пальцы и слабо пожал их, – оно не погибнет. Ты – дочь северной богини, а значит, знаешь гораздо больше меня. Знает твое сердце и твое тело, знает каждая капля твоей первозданной крови. Если ты встретишь человека с ярким и спокойным взором мудреца и он ответит на пароль, ты передашь ему ключи от рая и мои гримуары.

– Какой пароль, отец? – Элиза погладила бледную, почти прозрачную старческую руку.

– Ты протянешь ему зернышко «говорящей яблони», и оно прорастет на его ладони. Все, что рассказал мне ледяной кристалл, я записал и укрыл в тайнике под солнечными часами. Астрономические часы, с символами солнца, луны и звезд раскиданы по всему земному шару. Они – тайники нашего ордена…

– А если этот человек не придет?

– Тогда им суждено лежать под спудом, пока у людей, отыгравших в детские игры, не проснется инстинкт знания .

– Ты не можешь умереть! Отец! Твоя амброзия дает бессмертие, почему ты не выпьешь ее? – она все еще пыталась удержать отца на краю странного фарфорового гроба.

Сандивогиус погладил ее по волосам:

– Я прожил достаточно и нахожу, что с течением времени мир меняется не в лучшую сторону.

– Хотя бы один глоток, отец!

– Нет, моя милая. Пока я жив, тебя не оставят в покое. Этот бравый штурмбанфюрер обязательно вернется. Берегись, в его глазах танцует смерть! Без меня тебе будет легче на время покинуть «Логово змея».

– А как же наш «Райский сад»?

– Да-да. Странно, я совсем забыл о нем, – старик задумался, шевеля губами, словно подсчитывая наследство: – Подземный Эдем я передаю тебе.

– Я буду хранить его, отец. Я никогда не покину Альтайн!

Старик покачал головой. Он дышал все тяжелее и реже, и его лицо словно покрывалось тонким стеклом.

– Нет, Элиза, – едва слышно прошептал он, – очень скоро ты уйдешь в холодный и дикий край, такой далекий, такой суровый…

– Это будет Антарктида? – с ужасом спросила Элиза.

– Нет, моя девочка, нет…

Сандивогиус задыхался, по щекам и бороде катились слезы, словно жизнь покидала его вместе с этой живой теплой влагой.

– Умереть в день и час рождения – это удел избранных, – шептал он, силясь улыбнуться. – Не стоит длить мои мученья, дитя, сделай это…

Ослепнув от слез, Элиза задвинула крышку. Удивленный Феникс застучал клювом по сомкнувшейся скорлупе. В подвижном пламени факелов его блекло-розовые перья полыхнули огнем.

Глава 9

Пахари войны

Сколь блаженны те народы,

Коих крепкие природы.

25 апреля 1945 г. Москва, Белорусский вокзал.

Солнечным апрельским днем по крытому перрону Белорусского вокзала шел бравый молодой боец. Из-под пилотки выбивалась золотистая прядь. Солнце дробилось в начищенных до блеска голенищах, а натертые мелом пряжки и выстроившиеся в ряд золотые медали пускали солнечных зайцев. Оценив обстановку на вокзальной площади, он решительно направился в сторону буфета, но завернул не в солдатскую столовую, а в офицерский ресторан.

Прежде чем войти в зал, он поправил ремень перед большим туманным зеркалом, огладил гладко выбритый затылок и прислюнил пышный чуб.

– Здравствуйте, красавица, – окликнул он первую же официантку, спешащую с заказом. – Старшина Славороссов, только вчера с передовой.

– Очень приятно… – официантка капризно поджала губки, подведенные алым сердечком.

– Гм… – замялся солдат. – Скажите, уважаемая, а «туры-руры» у вас есть?

– Какие такие «туры-руры»?

– Ну, непонятно, что ли?..

– Непонятно! – отрезала официантка.

– Ах, вы, видно, фронтового языка не знаете? Ну, вино хорошее? Ну, девушки… патефон…

– Так бы и сказали… Нет!

– Тогда вместо «туры-руры» дайте борща и киевских котлет штуки четыре, – упавшим голосом попросил солдат.

В окнах ресторана мелькнули алые повязки патруля. Скрипнула дверь, и в зал вошли трое красноармейцев. Наряд сопровождал молоденький офицер в очках.

– Старшина, что вы делаете в офицерском ресторане? – окликнул он чубатого.

– Гвардии старшина Харитон Славороссов! – отрапортовал тот. – Вот документы. – И он уже потянулся к карману, но молоденький офицер остановил его жестом:

– Обедайте! – разрешил он, отводя близорукие глаза от блеска боевых наград.

После обеда бравый солдатик, не мешкая отправился в комендатуру. Он был вызван с фронта срочной телеграммой, предписывающей ему явиться в особый отдел при Московском округе. В комендатуре после короткой беседы его направили в особый отдел при штабе Московского округа.

В коридоре у дверей начштаба «загорал» высокий, тощий шпак.

– Гурехин? Заходите! – окликнул из-за двери ординарец.

Услышав свою фамилию, шпак вздрогнул и, согнув плечи, вошел в кабинет.

Через минуту вызвали Харитона.

– Ну вот и все в сборе… – прогудел особист, высокий, рыжеватый, крупного калибра мужик, и вкратце объяснил суть предстоящей операции.

– Есть доставить в замок Альтайн по территории, занятой врагом, – отбарабанил Славороссов, выслушав задание.