Легат

Совет старейшин племени не зря поставил его во главе отряда. Полсотни храбрецов, пусть пока молодых, но быстро приобретающих необходимый опыт воинов, каждый из которых в бою стоит пятерых оратаев. Все правильно, оратаи пусть пашут поля, растят, собирают жито. Пастухи пусть пасут коров, а они, воины, должны воевать! И если не с кем, надо найти врагов. Иначе зачем они нужны племени, воины? Люди Птицы – враги, племя Волка давно преследовало их, вытесняя с плодородных земель. Род Птицы – малочислен и слаб, племя Волка – сильное и многолюдное племя. «Птицы» – уже не опасный соперник, рано или поздно все они будут убиты или обращены в рабство, а на их землях поселятся люди из племени Волка. «Волки» – многолюдный народ, им требуется много земель, чтобы жить. Правда, северные земли не очень-то хороши, частенько льют дожди, бывают лютые холодные зимы. Зато в лесах много дикого зверя, на лугах вдоволь травы, а в реке – рыбы. Жить можно. Вот вытеснить чужаков – и жить. Конечно, на юге куда как лучше.

Но на юге, у теплого моря – готы. Готы сильнее «волков», гораздо сильнее. Их намного больше, с ними не совладать. Пока не совладать. Уйти на север, копить силы. А потому выбрать момент, ударить! Однако, кроме готов, есть еще Рим, покоривший много земель. Римляне тоже на юге, на заход солнца – и это куда страшней готов. Потому что римлян намного больше. И все захваченные народы они тоже делают римлянами. В этом – угроза. А сейчас римские псы проникли и сюда – в далекие северные леса. Если римлян не вытеснить, не убить, то все вокруг очень скоро станет римским. Даже весяне, не говоря уже о «птицах». Впрочем, весяне, может, и останутся весянами – вряд ли римляне полезут в дальние непроходимые леса – что им там делать?

– Удобный момент для нападения, вождь, – подсказал один из парней-разведчиков. Мог бы и не подсказывать, ишь, обнаглел! Можно подумать, вождь без него не знает, что делать.

– Кроме вас, у меня выслано еще четверо, – наставительно пояснил Радогость. – Идите к нашим, пусть ждут. И будут готовы.

– А ты, вождь?

– Я же останусь здесь. Дождусь всех.

Кивнув, воины исчезли в дождевой пелене. Радогость посмотрел им вслед, но сразу потерял из виду – лес. Конечно, не очень хорошо нападать ночью… Но на римских собак – можно. И даже нужно. Римляне хитры, почему бы не перехитрить их самих? Момент и в самом деле удобный – пороги, все на берегу, а поди-ка, на середине реки достань их! А сейчас – в самый раз. Кажется, они ничего плохого не ждут. Тем лучше, лучше…

– Как думаешь, Миронег, сомнем чужаков? – Один из разведчиков, молодой круглолицый парень, осторожно тронул за локоть напарника, тоже молодого, но парой лет старше.

– Сомнем, – Миронег на ходу рассмеялся. – Радогость – удачливый вождь. Ты, Гостомысл, в нем не сомневайся.

– Да упаси меня боги… Жаль, среди чужаков нет женщин.

– Ничего…

Зарко лежал в шалаше лицом вниз, прислушиваясь к каждому шороху. Веревки на руках он давно уже ослабил, да не очень-то и крепко его связали, так, скорей для порядка. Теперь нужно было решиться на быстрый рывок – рядом, в лесу, в той стороне, где тянулся глухой овраг с поросшими темными елями склонами, его должны были ждать. По крайней мере, именно так говорил Юний Рысь – ждать обязательно будут. Вот только выбрать момент, когда «волки» будут собираться в бой, когда покинут свои шалаши, выйдут, сверкая в рассветной заре тусклыми клинками мечей, исчезнут в тревожно притихшем лесу, чтобы немного погодя огласить округу кровавой музыкой битвы. И вот только тогда – бежать! Не раньше…

Шалаш, где лежал отрок, находился на самом краю лесной опушки, около двух высоких приметных сосен, за которыми широкой полоской тянулись рябиновые заросли. Ягоды хоть еще и не поспели, однако привлекали к себе множество птиц, кричащих разными голосами. Однако сейчас птичьих криков было не слышно – пичуги тоже прятались от дождя.

– Эй, парень, спишь? – Добродушно усмехаясь, в шалаш заглянул молодой круглолицый воин, протянул котелок с кашей и воткнутою в нее ложкой. – Поешь. Дай-ко развяжу руки…

Повернувшись спиной, Зарко похвалил себя за предусмотрительность, за то, что не сбросил путы с рук. Уселся и без всякого стеснения принялся уписывать пищу за обе щеки – и в самом деле проголодался.

– Еще бы попить, – когда котелок опустел, нагло попросил он.

– Вон там, у ближнего костра, родник, – показал рукой круглолицый. – Видишь, где люди.

– Угу…

Зарко кивнул и неспешно пошел к костру, мысленно отмечая во множестве появившихся воинов – с рогатинами, в панцирях из бычьей кожи, в железных шлемах. С чего это им не до сна?

Отрок едва не пропустил начало наступления: ничего вроде и не произошло, не вострубили трубы, бубны не грянули боем, не пронесся боевой клич над вымокшим лесом. Тихо все было, тайно. Только пробежались меж кучками воинов юркие парни, прошептали что-то старшим, показали рукой направление… И все! Исчезли все разом. Вот только что были – и нету, даже ветки на деревьях не шелохнулись. Осталась лишь обычная стража. Вот ее-то и обманул Зарко. Поначалу, как потянулись в лес отряды, смекнул кое-что, пригнулся, побежал сзади – вроде бы свой. Да никто и не приглядывался особо, ну и дождь – само собой, да предутренняя серая полумгла – не очень-то и заметишь, кто тут куда спешит.

Забежав за деревья, отрок остановился, прислушался, осмотрелся. Вроде бы сзади никто не шел.

Вот и славно! Еще раз оглянувшись, Светозар рванул боком, кустами, выскочил с противоположной стороны, распугивая птиц – да кому тут их слушать-то, – кинулся рябиновой полосою. Больно хлестнули по лицу мокрые ветки, болотная трава – осока – ранила босые ноги, да с кроны орехового куста с ног до головы окатило бегущего холодным дождем. Лес стал редеть, показались камыши, кочки… И вот уже захлюпала под ногами вязкая болотная жижа. Взять бы слегу – да нет времени, вдруг да заметили, вдруг да отправят погоню? Оглушительно – на весь лес – билось сердце, глаза рыскали по дальней лесной дымке. Там, впереди, овраг. Там – свои, там – ждут. Как бы не ушли! Быстрее, быстрее.

Первой увязла левая нога, просто ухнула в болотную яму, и Зарко, вскрикнув от боли, завалился грудью в трясину. Задергался, пытаясь освободиться, вытащить ноги, но сразу же почувствовал, что еще больше увяз. Тогда заработал руками, сгребая под себя густую, покрытую зеленой ряской жижу. Эх, если б хоть одна твердая кочка, деревце… Кажется, есть – во-он впереди, всего-то в паре шагов. Но нет, не достать…

Невдушка, Невда, выручай, сестрица! И вы, болотные жители, я ведь вам худа не делал, нечего гневаться. Отпустите – подарю вам семь римских монет. Маленьких, но зато серебряных. Дал бы и больше, да больше у меня нет! Леший, батюшка, что ж ты бродишь кущами-буреломами? Забреди-ка к болотцу, помоги, не дай пропасть зря! И ты, березонька кудрявая, березонька белая, далеко стоишь, высоко глядишь. Протяни белы рученьки-веточки, изогнись, сделай милость.

А трясина не отпускала, тянула на дно, и Зарко с ужасом чувствовал, что проваливается все глубже и глубже. Вот уже затянуло по грудь, вот – по плечи, по горло…

А над головой вдали занималась заря, и там, в стороне восходящего солнца, небо быстро очищалось от тучи, на глазах становясь золотым, малиновым, синим…

– Невдушка, Невда… – отчаянно прошептал отрок, и холодная смрадная жижа хлынула в его горло…

А утреннее золотое солнце сияло, прогоняя дождь и слякоть, весело запели первые утренние птахи, и над лесом, урочищами и рекою, радуя глаз, заиграла бескрайняя лазурь неба.