Страница 9 из 18
– Вы слышите голос простых людей? Разве я осыпал их почестями и деньгами? Нет, они мне ничем не обязаны. Они были и остались нищими, но их устами сейчас говорит вся страна. И достаточно одного моего слова, чтобы они расправились с жалкими безмозглыми строптивцами. Запомните: если я пошевельну пальцем, ваша Палата перестанет существовать! Но я не для того вернулся с Эльбы, чтобы потопить Париж в крови!..
Он замолчал.
Последняя фраза мгновенно разлетелась по Парижу.
Впрочем, для того он и сказал ее нашему славному публицисту...
Из Палаты приносят проект отречения. Его подготовил Фуше.
Удивительный тип этот Фуше! У него мертвенно-бледное лицо – лицо трупа. В день гибели Робеспьера он все организовал, но выступали другие. Так и сегодня – выступал Лафайет, но все организовал он, Фуше.
– Мы теряем драгоценное время, – говорит Люсьен. – Умоляю, Сир, объявите мерзавцев вне закона. Велите! Решайтесь!
Император долго молчит. Наконец отвечает – глухим голосом:
– Я решился.
Он подходит к столу, берет перо. Быстро пишет.
– Читай, – говорит он брату.
Люсьен берет бумагу и, побледнев, читает вслух:
– «Моя политическая карьера окончена... Я отрекаюсь от престола в пользу моего сына Наполеона Второго...»
Неужели он не понимает: союзники не пойдут на это! Никогда и ни за что! Не для того они приходят в Париж...
Люсьен умоляет брата подождать, но император странно торопливо подписывает отречение.
– Передай его нашим глупцам. И скажи: уже вскоре они потеряют все, ради чего меня предали. У Лафайета не будет его республики, а у Фуше – его министерского поста.
Братья выходят в сад. Люсьен продолжает уговаривать. Он тычет пальцем в ревущий людской поток за оградой, откуда слышны бесконечные приветствия императору и проклятия депутатам.
– Они умоляют вас: «К оружию!» Вся Франция, Сир, сегодня провозглашает: «Да здравствует император!» Вы никогда не были так любимы! Мы разгоним депутатскую сволочь... как когда-то, восемнадцатого брюмера[7] .Нет, куда легче!
Император отвечает слишком громко – будто всем нам;
– Восемнадцатого брюмера я обнажил шпагу ради Франции. Сегодня я должен вложить ее в ножны, я не хочу гражданской войны. Я не могу залить страну кровью. Я не буду императором Жакерии.
Он снимает треуголку и стоит с обнаженной головой, отвечая на приветствия толпы.
Потом братья отходят в сторону от свиты. Теперь они стоят прямо под моим окном. И я слышу шепот Люсьена:
– Слова, красивые слова... Что с тобой? Я тебя не понимаю. Неужели ты так устал? Ты постарел? Или... ты что-то задумал?
Император не отвечает.
За решеткой все идут люди. И кричат до хрипоты: «К оружию! Да здравствует император!»
«Ты что-то задумал?» Эта фраза уже тогда озадачила меня. И потто мя не раз вспоминал вопрос Люсьена.
Вечером мы узнаем: Фуше уже ведет переговоры с союзниками. Они хотят одного: возвращения Бурбонов. Мечта о династии умирает на глазах. Но император остается в странном бездействии.
Приезжает маршал Даву, путано объясняет:
– Пока вы в Париже, Сир, Фуше опасается народного восстания... Император усмехается:
– И вы хотите, чтобы я...
Этим «вы» император соединяет маршала с изменниками. Даву жалко бормочет:
– Новое правительство просит, Сир... покинуть дворец... и Париж. Император молча выходит из комнаты.
Растерянный Даву уезжает.
Вечером появляется сам Фуше. Тощая фигура, тонкие бесцветные губы, угодливо склоненная голова. Но в рыбьих глазках – постоянная насмешка.
– Ваше Величество, я пришел как глава временного правительства. Он не желает скрывать свое торжество.
Император улыбается:
– Я в первый раз вижу вас поглупевшим. Вам нельзя повелевать, Фуше. Цезарем рождаются, впрочем, как и слугой. Вы – великолепный слуга... Но в одном вы правы: ваше правительство – временное. Очень временное. Надеюсь, после его конца вы вновь приобретете те качества умного слуги, за которые я прощал вам столь многое.
– Я и пришел послужить вам, Сир. Вам следует покинуть дворец. И как можно скорее – Францию. Я не хотел бы, чтобы вас захватили союзники. Блюхер обещает повесить вас на первом суку... Сир.
И опять – торжество в глазах.
– Что ж, Блюхер прав в своей ненависти ко мне. Это от страха. Я столько раз бил его... И если бы вы не предали меня, ни один пруссак не ушел бы за Рейн.
И тогда Фуше сказал... клянусь, я слышал это, ясно слышал!
– Но, по-моему, вы сами захотели, чтобы вас предали? Вы сами предоставили нам эту возможность. И вы не заставите меня поверить, Сир, во все глупости, которые вы наговорили Констану и вашему брату. – (Фуше, как всегда, отлично осведомлен обо всем.) – Вот только для чего вы это сделали, я не понял.
– Вам трудно поверить, что польза Франции, безопасность Парижа могут быть для кого-нибудь превыше всего?
– Для «кого-нибудь», но не для вас, Сир. Я никогда не поверю, что есть хоть что-то на свете, ради чего вы согласитесь перестать воевать.
Оба помолчали. Наконец Фуше спросил:
– Вы действительно думаете уехать в Америку?
– И я уверен, что вы уже предупредили об этом англичан, – усмехнулся император.
Фуше молчит. Наконец произносит:
– Я дам вам охранную грамоту от имени правительства.
– Временного, не забывайте постоянно добавлять это слово. От имени временного правительства императору Франции и королю Италии охранную грамоту даст вчерашний убийца короля. Смешно.
– А по-моему, логично. Убийце герцога Энгиенского даст охранную грамоту убийца Людовика Шестнадцатого, – отвечает Фуше. И добавляет: – Полжизни бы отдал, чтобы понять: что же вы задумали?
– Этого вам никогда не понять. Точнее – не дано понять. Мечты цезаря и мечты лакея такие разные...
Фуше молча откланивается.
Император объявил:
– Мы покинем дворец, коли они так настаивают. Утром мы отправимся в порт Экс. А оттуда…
Он замолчал.
– В Америку? – не выдержал я.
– В Америку, – как эхо повторил он. – Но по дороге заедем в Мальмезон. Тут заговорил кто-то из придворных (кажется, граф Бертран):
– Но, Сир, осмелюсь сказать, нельзя терять времени. Союзники вот-вот войдут в Париж. Роялисты охотятся за вами...
7
День переворота, когда Наполеон стал Первым консулом.