Планета призраков

Сенсация во мгновение ока облетела всю Чехию, наполняя сердца патриотов законной гордостью, Ганка, не покладая рук, принялся за исторические разыскания, пытаясь определить, кто же мог быть автором Краледворской рукописи?

Очень быстро он объявил, что, по его глубокому убеждению, таковым, скорее всего, является рыцарь Завиш из Фалькенштейна. Персона сия, безусловно существовавшая в реальности, была самым что ни на есть романтическим персонажем средневековой чешской истории. Означенный Завиш, происходивший из одного из старинных рыцарских родов, был личностью незаурядной: несмотря на молодость и бедность, стал предводителем рода, а это свидетельствовало о нешуточном уважении к нему родственников. Правда, титул этот приносил чисто моральное удовлетворение, а чтобы заработать на жизнь, наш рыцарь прозаически служил управляющим того самого замка Фалькенштейн. И в 1280 г. свел знакомство с вдовствующей королевой Кунгутой (кстати, русской по происхождению галицкой княжной).

Вспыхнул красивый, долгий и не особенно скрывавшийся роман. Королева назначила возлюбленного управителем своего замка, где у них и родился сын, чье появление на свет также не слишком скрывалось. Законный сын королевы, по достижении совершеннолетия вступивший на трон, к своему внебрачному братцу отнесся довольно-таки добродушно – а Завиша по настоянию маменьки назначил уже гофмейстером двора, что не шло ни в какое сравнение с положением простого управляющего.

Дальнейшее происходило не раз в самых разных странах Европы – пользуясь расположением молодого короля и благосклонностью вдовствующей королевы, пан Завиш, как выразились позже по поводу другой персоны, сосредоточил в своих руках необъятную власть. И чтобы не зависеть от капризов политики, возмечтал сочетаться с Кунгутой законным браком.

Тут Кунгута как-то очень уж кстати для недоброжелателей Завиша умерла; и воспрянувшие недруги ринулись в атаку. Очень быстро против любовника покойной матушки обозлился и молодой король Вацлав. История темная и до сих пор непроясненная: то ли честолюбивый Завиш (женившийся к тому времени на дочери венгерского короля) и в самом деле собирался свергнуть короля Вацлава и сам сесть на чешский трон, то ли его примитивно перед королем оговорили? До правды уже не доищешься. Как бы там ни было, Завиша быстренько кинули в темницу, а потом стали возить от замка к замку, где укрепились его сторонники. Всякий раз королевские полководцы проводили одно и то же незатейливое агитационное мероприятие: ставили на виду плаху, приводили Завиша и объявляли, что снесут ему голову, если крепость не сдастся. Крепости сдавались.

Однако у замка Глубока случился сбой. Завиш, должно быть, сообразил, что в живых его все равно не оставят, а потому лучше умереть красиво. И закричал защитникам: даже если с него начнут шкуру драть, замок не сдавать!

Замок не сдался. Разъяренные королевские порученцы голову Завишу тут же снесли. Что сталось с его сыном от королевы, мне в точности неизвестно.

Одним словом, персонаж был яркий, романтический. Почему Ганка выбрал именно его? Да потому, что по некоей идущей с древних времен народной традиции Завиша считали поэтом, хоть и не имелось никаких материальных доказательств того, что он баловался стихосложением. Какой же влюбленный не писал стихов? Кто-то из историков так и написал в своем ученом труде, не озаботившись точными доказательствами: «В тяжелом заключении он сокращал себе время сочинением чешских песен, которые долго помнили в народе».

Ухватившись за эту фразу, Ганка совместно с видным историком Палацким объявили во всеуслышание: лирическая часть Краледворской рукописи и есть тот поэтический сборник, который рыцарь Завиш составил для своей возлюбленной из собственных сочинений. Не случайно же Краледворская рукопись найдена в городе, который некогда был удельным владением Кунгуты? Да и заглавные буквы стихов золотом выведены.

Других аргументов они, как ни старались, отыскать не могли – а потому авторство Завиша оставалось все же под вопросом. Но, как бы там ни было, Краледворская рукопись прогремела по всей Европе, а отыскавший ее Ганка купался в лучах славы (к которой был ох как неравнодушен)…

Тут обнаружилась еще одна средневековая рукопись – при обстоятельствах еще более романтических, нежели Краледворская. Пражский бургграф (нечто вроде современного мэра) получил по почте конверт с несколькими листочками старинного пергамента и анонимным сопроводительным письмом. Неизвестный писал, что служит в богатом доме некоего знатного немца; где и обнаружил в домашнем архиве этот манускрипт, несомненно, представляющий бесценное сокровище для чешского национального возрождения. Поскольку хозяин дома, ненавидящий все чешское, обязательно уничтожил бы рукопись, попади она ему в руки, аноним счел за лучшее выкрасть ее из самых благих побуждений и отправить благородным господам просветителям. История, что и говорить, романтическая…

Даже ученый аббат Добровский с его огромным опытом чтения старинных чешских рукописей на этот раз не смог справиться с текстом (который позже окрестили Зеленогорской рукописью). Зато его молодые ученики Вацлав Ганка и его друг Юнгман в два счета разобрались, где тут собака зарыта, и очень быстро перевели рукопись на современный чешский.

Оказалось, Краледворской рукописи Зеленогорская не то что не уступает, а даже превосходит по сенсационности, поскольку является древнейшим памятником чешской письменности, созданным на рубеже IХ – Х веков! И повествует о том, как в стары времена творила справедливый суд княжна Либуше.

Зеленогорская рукопись

Княжна эта была персоной насквозь легендарной, вроде древнерусской Лыбеди, сестренки Кия, Щека и Хорива, опять-таки сказочных. Якобы Либуше была одной из трех дочерей первого чешского короля Крока (еще одной насквозь легендарной фигуры). Будто бы славилась она провидческим даром, а также знанием тогдашних законов, что ей помогало творить справедливый суд. Будто бы именно она возвела первые укрепления в Праге – а потом стала основательницей рода Пржемысловичей, правившего в Чехии более пятисот лет.

До сих пор не было ни единого доказательства того, что сказочная княжна существовала в реальности. И вот теперь оно появилось. Целая поэма «Суд Либуше» в сто двадцать строк, написанная в самой что ни на есть седой древности!

Однако аббат Добровский был все же не восторженным романтиком, а серьезным ученым, в высшей степени добросовестным. Его насторожило, что молодые ученики как-то очень уж быстро разобрались со сложнейшим текстом чуть ли не тясячелетней давности. Еще раз изучив манускрипт, он высказался уже предельно откровенно: «Эта рукопись, которую ее защитники сами создали, безусловно, подделка и заново на старом пергаменте зелеными чернилами написана, как я сразу, едва увидев текст, определил… Одного из них или даже обоих я считаю составителями, а господина Линду – переписчиком».

Приговор, как видим, ясный и недвусмысленный. Однако по каким-то неведомым побуждениям души Добровский вынес его в сугубо частном письме, чем и ограничился…

Ганка, Юнгман и Линда, не моргнув глазом, столь же частным образом стали заявлять, что их старый учитель, если откровенно, малость выжил из ума, став на склоне лет подозрительным и капризным, а потому авторитетом считаться уже не может. Зато они, молодое поколение, упрямо стоят на своем: Зеленогорская рукопись – самая что ни на есть подлинная, и точка!

Вацлав Ганка

Упомянутый в письме Добровского Линда сам по себе был персоной весьма колоритной – и уже успевшей отметиться в истории чешского национального возрождения. Именно он, будучи еще студентом, за год до сенсационного открытия Ганки обнаружил в переплете старинной книги листок пергамента с отрывком старой чешской песни ХI – ХII веков, названной «Вышеградская песня». «Будители» эту находку встретили с восторгом – но тогда же придирчивый Добровский заявил, что, по его твердому убеждению, «старинную рукопись» пан Линда, как бы это поделикатнее выразиться, собственным руками изготовил… Скандальчик, правда, опять-таки остался не известным широкой публике – видимо, не хотели бросать тень на бедных просветителей, решив, что цели у них были, в общем, самые благородные, разве что молодежь заигралась однажды, бывает…