Страница 70 из 95
«Корыстолюбие» усматривали в том, что Сухомлинов предпочел поставить на вооружение один конкретный вид орудий, а не другой. Уж не за взятку ли? Оказалось, что никаких взяток не было, а выбор именно этих пушек был даже заслугой министра: отвергнутая модель не могла использоваться еще и в качестве зенитки, а выбранная Сухомлиновым как раз могла…
Начали шить шпионаж. Якобы Сухомлинов «прекрасно знал» о работе Мясоедова на немцев, но продолжал знакомить полковника с совершенно секретными документами.
В качестве козырного свидетеля в суд явился сам Гучков но, когда дошло до перекрестного допроса, никаких конкретных доказательств привести не смог, лишь повторил старые газетные байки 1912 г., причем и касаемо них не смог объяснить, откуда эта информация пришла и насколько она достоверна.
Тогда следователь, прапорщик Кочубинский, создал новое дело, в качестве «германского связного» присовокупив некоего коммерсанта Альтшилера, жившего в Киеве аж с 1870 г., давнего знакомого Сухомлинова. Однако никаких доказательств и тут не нашлось. Критики справедливо указывали, что Альтшилер. некогда богатый делец, совершенно разорился, настолько, что его сыновья торговали чуть ли не на улице с лотка - неужели немецкая разведка, резонно говорили они, так плохо своего резидента оплачивала? И снова наблюдалось сочетание несовместимого: с одной стороны, Сухомлинов якобы сам передавал Альтшилеру секретные документы, с другой - нашлись сомнительные свидетели, утверждавшие, как сами видели, что Альтшилер «прокрадывался» в кабинет Сухомлинова в отсутствие хозяина. А Сухомлинов, мол, кабинет умышленно не запирал, чтобы шпиону легче было таскать со стола секретные бумаги. Но если министр «сам передавал» шпиону документы, то зачем разводить дурной детектив с «прокрадываниями»?
В качестве «шифровок» следствие предъявило… письма Альтшилера Сухомлинову о разных пустяках. И настаивало, будто выражения вроде «была дождливая погода» являются шифрованным сообщением. Никто, правда, не разгадал смысла, но разве не подозрительны эти слова сами по себе? «Дождливая погода»… Криминал!
Когда присяжные (суд, слава богу, происходил с участием присяжных) это «доказательство» отвергли, мгновенно объявились другие письма, где над некоторыми буквами стояли загадочные точки. Обвинение заявило, что и это шифр - правда, неразгаданный до сих пор, но тем не менее явный шифр.
И снова конфуз: независимый эксперт заявил, что точки поставлены не теми чернилами, какими написано письмо. Зато они чертовски похожи на те чернила, которыми пишет следователь Кочубинский.
И наконец, оказалось, что Альтшилера уже проверяли пару лег назад соответствующие органы, получившие анонимный донос - но не нашли ни малейших доказательств в пользу версии о его шпионаже.
Одним словом, дело стало рассыпаться как карточный домик. Не было доказательств ни шпионажа, ни взяточничества, ни превышения власти, ни преступного бездействия. От обиды вытащили старую, двенадцатилетней давности переписку Сухомлинова с немецким бароном Геттау, военным историком, проделавшим с русскими войсками японскую кампанию. Возликовали было: вот она, измена, вот он, связной! Однако тут же выяснилось, что барон Геттау в разведке никогда не работал. И был уволен в отставку именно как русофил, которому германское командование больше не может доверять…
И тогда началось нечто вовсе уж беспредельное. Общественный обвинитель, некто Данчич. в своей речи перед присяжными и публикой заявлял: может быть, Сухомлинов и невиновен, но обвинительный приговор должен быть вынесен для… «удовлетворения возбужденного общественного мнения». А потом, мол, когда страсти поутихнут, дело можно потихоньку и пересмотреть… Каково?
В общем, кончилось все тем, что Сухомлинова за «понижение боевой мощи русской армии» приговорили к бессрочной каторге - явно для удовлетворения возбужденной общественности. Ни о шпионаже, ни о взяточничестве никто уже не вспоминал. Но нельзя же было взять да и отпустить за недостатком всех и всяческих улик, если прогрессивная общественность возбуждена…
Выпустили Сухомлинова, как ни смешно, большевики, вообще-то не особенно склонные миловать «царских сатрапов». Формально они соблюдали закон: Сухомлинову исполнилось 70, а значит, он подлежал амнистии. Но будь у большевиков к нему претензии, вряд ли они стали бы озабочиваться соблюдением законов. Просто дело было настолько шито белыми нитками, а Сухомлинов настолько не при делах, что большевиков не интересовал ничуть…
Так вот, вернемся к вопросу: почему и при Советской власти Мясоедова с Сухомлиновым продолжали числить в шпионах?
Ответ прост. Изрядное количество господ в золотых погонах, когда-то старательно состряпавших из ничего «дело Мясоедова», оказалось в Красной Армии. И бывший военный министр Поливанов, и царский контрразведчик Бонч-Бруевич, и главный квартирмейстер Ставки верховного главнокомандующего, полный генерал Данилов. А также двое, в разное время занимавшие должность командующего той самой 10-й армией (генерал от инфантерии Цуриков, генерал-майор Шихлинский), и двое, в разное время служившие начальниками штаба армии (генерал-майоры Добрышин и Самойло). Никому из них не улыбалось добровольно признать себя фальсификаторами - а вот старыми, прожженными борцами с германским шпионажем выглядеть очень хотелось. Шеф жандармов Джунковский, кстати, тоже объявился потом у большевиков, которым оказал немалые услуги. Вот и разгадка, отчего грязная легенда оказалась такой живучей….
Вполне возможно, что и генерал Янушкевич, подобно приятелю Данилову-Черному, оказался бы у красных, но этому помешали чисто технические причины. В феврале 18-го его арестовали в Могилеве и повезли в Петербург в Петропавловскую крепость. Вообще-то это ничего еще не означало - иные после такого ареста и заключения быстренько объявлялись уже в буденовке со звездой. Однако в данном случае все подпортили провинциальные нравы. Конвоирам не хотелось тащиться из Могилева в этакую даль, аж в Питер, и они Янушкевича пристукнули прямо на вокзале, как водится, наврав насчет попытки к бегству - кто бы в той неразберихе проверял?
Но это случится позже, и никто об этом пока что не знает, потому что мы возвращаемся в 1916 год…
Год выдался, откровенно говоря, хреновый. На фронте - сплошные неудачи и отступления - но, что самое печальное, уже нет ни Мясоедова среди живых, ни Сухомлинова на своем посту, так что сваливать вину на них уже не получится. А новых «козлов отпущения», надо полагать, не удавалось изготовить так быстро - требовались громкие имена, пока состряпаешь дело, многое может измениться… Вот, должно быть, жалели, что не оставили про запас парочку «врагов народа»!
Сложный год выдался. Мало того, что то и дело гнали неподготовленные части в наступление, спасая прекрасную Францию, так еще и отправили туда русский корпус, чтобы защищал французов на их же собственной территории.
И никто не знал о письме Витте, написанного великому князю Константину Константиновичу еще в октябре 14-го: «Вот и меня не оставляет мучительная мысль: не проливает ли Россия потоки крови и не бросает ли свое достояние в пламя воины и ее последствий преимущественно для блага коварного Альбиона, еще так недавно натравившего на нас Японию? Не ведет ли Англия пас па поводе, и не приведет ли в такое положение, которое затем потребует от нашего потомства массы жертв, чтобы избавиться от нашего друга? Ведь история ее отношений к Испании и Франции ради уничтожения их конкуренции на морях служит некоторый иллюстрацией ее отношений к современной Германии, с которой английские деятели поклялись вести войну, по выражению одного русскою дипломата, „до последней капли русской крови“».
Вот, кстати, что-то мы подзабыли об Альбионе, сиречь о доброй старой Англии…
Ах, какие красивые и благородные слова говорил до войны уже упоминавшийся лорд Холден, еще не изгнанный из военных министров за «духовную близость» к Германии!
«Причина, по которой к 1913 г. должна начаться война, заключается в том, что германскому правительству необходимо натянуть вожжи, чтобы удерживать народ в повиновении».