Страница 14 из 95
Это была чистейшей воды афера. Сестра Нечаева Анна, прекрасно знавшая о проделке братца, ради подкрепления легенды принялась демонстративно бродить по всем полицейским частям и тюрьмам, громко требуя сообщить ей о судьбе несчастного. Ей, разумеется, отвечали чистую правду: что никакого такого Нечаева у них не числится. Девица не унималась, заявилась даже к обер-полицмейстеру с той же песней… Есть сильные подозрения, что и Вера Засулич была в курсе - целая «группа поддержки», кроме Анны, была посвящена в истинное положение дел, старательно пудря мозги окружающим…
Вскоре объявился и сам Нечаев и рассказал восторженным слушателям, как он, распропагандировав охрану, сбежал не откуда-нибудь, а из грозной Петропавловской крепости. Его сажали в промерзший каземат Петропавловской крепости, он до того окоченел в этих стенах, покрытых льдом, что ему ножом разжимали зубы, чтобы впустить несколько капель спирта; он ушел, надев шинель какого-то генерала, и очутился в Москве.
Представляете, с каким восторгом и обожанием взирала молодежь на «героя»? В узких кругах Нечаев прославился моментально, в одночасье став фигурой легендарной.
Скептики, конечно, нашлись тут же. Видный народник Ткачев сам в свое время сидел в Петропавловской крепости и прекрасно знал, что сбежать оттуда невозможно. Однако как-то так сложилось, что «молодежное подполье» к нему абсолютно не прислушалось. Поскольку Нечаеву «невозможно было теперь оставаться в России», он «нелегально бежал» за границу. На самом деле выехал из российских пределов законнейшим образом - поскольку, как легко догадаться, никто его не искал и не ловил. Не за что было.
За границей Нечаев принялся обходить «авторитетов», идолов тогдашнего «прогрессивного движения» Герцена, Огарева, «отца анархизма» Бакунина. Последний был тоже личностью страшненькой: сочинил программу «Альянс социалистической демократии», где предлагал насильственно ввести атеизм, а землю, капиталы и все орудия производства передать в коллективную собственность пролетариев и крестьян (Ленина еще на свете не было!) А чтобы добиться этой святой цели, Бакунин советовал не чураться никакого насилия, использовать невежество народа, а также широко привлекать разбойников и прочий уголовный элемент, как олицетворение протеста против государства…
Герцен к «беглому» отнесся без всякой симпатии чем-то ему Нечаев не глянулся. Зато Огарев моментально накатал стихотворение, посвященное Нечаеву, и в конце концов убедил Герцена подкинуть студенту деньжат на революцию. Пытались ли они вовлечь юного симпатягу в свои гомосексуальные забавы, осталось неизвестным.
Точно так же и Бакунин Нечаевым очаровался. Вдвоем они состряпали «Катехизис революционера» — штуку посильнее, чем книжка под названием «Майн кампф». В «Катехизисе» говорилось, что революционер обязан подавить в себе все человеческие чувства, не соблюдать ни законов, ни приличий, забыть о нравственности (нравственно только то, что служит успеху революции) пускать в ход любые средства — от шантажа до провокаций.
Последнее Нечаев тут же принялся осуществлять на деле: стал посылать знакомым в Россию поджигательские письма и прокламации. Он прекрасно знал, что поступавшая из-за рубежа (особенно из Женевы, где революционных гадюшников было в достатке) почта вскрывается III отделением - но на это и был расчет. Адресатов тягали в полицию, они озлоблялись, а это-то как раз и делало из них необходимые Нечаеву кадры…
Между прочим, болтаясь по квартирам русских эмигрантов, Нечаев вульгарным образом украл из прихожей одного из них пальто, сюртук и плед, чего лично я решительно не могу понять: человек вроде бы серьезный, но польты тырил как мелкий жулик…
Потом Нечаев (снова без всяких препятствий со стороны III отделения) вернулся в Россию, опять-таки овеянный славой благословлен «авторитетами», даже в стихах ими воспет… И принялся создавать тайную организацию под названием «Народная расправа».
По замыслу вождя состоять она должна была из кружков-пятерок, где «пятерки» друг друга не знали. Вербуемых Нечаев уверял, что его «Народная расправа» насчитывает уже тысячи членов, охватывает всю Россию и не сегодня-завтра овладеет страной путем всеобщего бунта. Причем действовал он не от своего имени, а от лица таинственного, суперзасекреченного «комитета», который-де всем и заправляет. Комитет этот, вкручивал Нечаев новичкам, делая страшные глаза, вездесущ, всезнающ и всемогущ, имеет даже свою полицию, которая следит за каждым членом организации и в случае измены или идейных шатаний прикончит без всякой жалости.
Какое-то время Нечаеву верили, как ни пытались вразумить товарищей скептики: и Ткачев, и Негрескул, тот самый, у которого Нечаев в Женеве спер пальто. И «вождь» резвился, как хотел: например, чтобы запугать одного из своих соперников в борьбе за умы потенциальных кадров, переодел сообщников жандармами и инсценировал «арест с допросом»…
Вот в этой-то компании и вращалась Верочка Засулич, одна из ближайших помощниц Нечаева, который еще ее, по некоторым данным, и трахал со всем усердием. Не случайно после разгрома «Народной расправы» ее держали в тюрьме целых два года - для столь долгого срока, да еще в отношении молодой девицы нужны были веские основания… Но подробности и сама Верочка, и ее защитники отчего-то упорно обходили молчанием. А ведь что-то серьезное просто обязано было быть…
Нечаев в конце концов заигрался. Нашла коса на камень. Подавляющее большинство вовлекаемых в «Народную расправу» Нечаеву верили слепо и ходили перед диктатором на цыпочках. Но однажды студент Иванов стал всерьез сомневаться в существовании грозного всепроникающего «комитета» - причем свои сомнения высказывал во всеуслышание, пообещал даже: если Нечаев в ближайшее же время не докажет, что «комитет» реален, он, Иванов, выйдет из «Расправы» и создаст собственную. А поскольку среди «прогрессивной молодежи» Иванов был известен и популярен, угроза смотрелась вовсе не надуманной…
Нечаев, не теряя времени, собрал свою «пятерку» и заявил: Иванов агент III отделения, вот-вот заложит всю «Народную расправу», а потому «комитет» настрого приказал изменника ликвидировать…
И убили. Заманили ночью в парк возле Земледельческой академии, били камнем, душили, потом дострелили из револьвера и бросили труп в прорубь…
Вот тут уже Нечаева стали ловить не понарошку, а всерьез. Он сумел-таки сдернуть за границу, но через какое-то время швейцарские власти, справедливо рассудив, что речь идет не о политике, а о чистейшей воды уголовщине, помогли присланным в Женеву сотрудникам III отделения арестовать Нечаева и согласились на депортацию. В России несостоявшегося «вождя» опять-таки судили не за политику, а как натурального уголовника - за умышленное убийство. Именно эта история послужила Ф. М. Достоевскому материалом для создания романа «Бесы»…
Таково было гнездышко, откуда выпорхнула белая птичка Засулич…
Вообще ее история изобилует загадками и темными местами, которые до сих пор нет никакой возможности прояснить. Предельно странно вели себя как раз те, кому, собственно, и полагалось стоять на страже закона и порядка. Те, кто вел следствие, ни словечком не упомянули о двенадцатилетнем революционном стаже Верочки, и впервые это прозвучало лишь на судебном заседании. Немаловажный вопрос о сообщниках вообще не поднимали на следствии. А ведь сообщники, несомненно, были. Кто-то доставал револьвер - и потом раздобыл другой, гораздо убойнее. Но следователи этой темы не коснулись вообще.
Одесский прокурор - человек гораздо более деловой, чем его петербургские коллеги, прислал крайне интересную информацию, собственно, позволившую установить личность стрелявшей в генерала. Поначалу она назвалась «учительницей Козловой» (этой фамилией и было подписано прошение). Петербургские «компетентные органы», которые должны были прекрасно знать Засулич по прошлым делам, отчего-то долго не могли определить, кто же перед ними. «Вразумить» их смог лишь прокурор из далекой Одессы. Он сообщал, что, во-первых, «Козлова» и есть Засулич, а во-вторых, по данным подчиненной ему агентуры, о предстоящем покушении на Трепова заранее прекрасно знали одесские революционные кружки - и речь, таким образом, идет не о террористе-одиночке, а о хорошо организованной группе лиц акции.