Страница 38 из 65
* * *
На утро была запланирована морская прогулка. Питер Остенбах уже ждал дочь с ее спутником на борту дорогого, сияющего судна, покачивающегося на волнах у причала. Он был одет в бриджи цвета сафари, такую же футболку и кепку. Рядом с ним толпились его телохранители. Один из них, огромный негр, занял место у штурвала.
Полина под руку с Самошиным спустились по каменным ступеням к самой воде.
- Привет, папа, - произнесла дочь и коснулась губами его щеки.
- Доброе утро, - выдавил из себя Самошин, еще не пришедший в себя после бессонной ночи.
- Доброе, доброе, - улыбнулся им Питер Остенбах и пригласил пройти на борт.
Яхта взревела мощным двигателем и взяла курс в открытое море, оставляя позади пенный след. Солнце поднялось уже достаточно высоко и палило нещадно, отражаясь многочисленными бликами в никелированных поручнях яхты. Судно неслось вдоль берега, выбрасывая из под винта тонны воды, и сбавило скорость лишь тогда, когда исчезли из виду многолюдные пляжи Сочи. Полина, скинув платье, лежала в кресле на верхней палубе, подставляя уже достаточно потемневшую от загара кожу спины жарким лучам солнца, и разглядывала модный журнал. Ее отец и Самошин, сидели на нижней палубе. Из маленького переносного холодильничка торчали несколько запотевших бутылок «Хольстена». Мужчины потягивали из высоких стеклянных бокалов горьковатый напиток и разговаривали за жизнь.
В бездонном голубом небе носились кричащие чайки. Все было как во сне, из которого очень не хотелось возвращаться. Волны покачивали медленно плывущую яхту, и опытный в судоходстве негр лишь изредка корректировал направление, чтобы течение не вынесло ее на берег.
- Жить хорошо… - ректор Первого меда блаженно зажмурился, потом отхлебнул добрый глоток пива и потянулся за кусочком соленой рыбки. - А хорошо жить еще лучше, - попытался он блеснуть остроумием, вспомнив фразу из старой комедии.
- Это точно, - согласился Остенбах, который очень любил советский кинематограф.
Хмельной дух в сочетании с южной жарой ударил ректору в голову, и, расслабившись, он сделался словоохотлив. Говорил об институте, о медицине и еще много о чем.
- Питер, а вы были в Санкт-Петербурге? Мне кажется, это самый красивый город во всей Европе, - с гордостью сказал Самошин.
- Да, конечно, - ответил Остенбах. - И не раз. Но мне больше нравится старушка Вена. А еще я обожаю Париж.
- На вкус и цвет, как говорится… Если вы соберетесь в нашу Северную столицу, то мы с Полиной можем показать вам достопримечательности. Возможно, ваше мнение изменится.
Остенбах пожал плечами и благодушно улыбнулся. Он был человеком с весьма устоявшимися принципами и вкусами. Россия не внушала ему ни доверия, ни симпатии.
- Я могу познакомить вас с известными людьми Санкт-Петербурга. На моем посту помощника вице-губернатора мне приходится общаться с очень влиятельными людьми, - говоря это, Самошин был чрезвычайно горд собой.
- Ваш вице-губернатор занимается вопросами фармацевтики? - неожиданно поинтересовался Остенбах.
- Да, именно ими. Все резолюции на торговлю и расширение предпринимательской деятельности проходят через его кабинет. В том числе и на лекарственные препараты.
- Несомненно нам будет полезно познакомиться с ним. А вот еще какой вопрос… - тут Остенбах замялся. - Два месяца назад Международная Федерация Здравоохранения предоставила бесплатную гуманитарную помощь странам Третьего мира, к которым причислена и Россия, в виде огромных партий инсулина. Так вот, часть инсулина, поставляемого в Россию, исчезла по пути, так и не дойдя до потребителя.
- Да… я помню эту историю… - Самошин задумался. - Бумаги на эту партию я действительно видел в кабинете моего патрона. Но куда они потом исчезли, я не имею понятия. Это дело осело в его сейфе, потом о нем забыли.
- Из достоверных источников мне известно, что на счет вашего вице-губернатора в швейцарском банке была переведена крупная сумма денег.
Самошин пожал плечами.
- Я ничего об этом не слышал.
Остенбах встал со стула:
- Ладно, все это грязные денежные делишки. Главное свою честь сохранить и не запачкаться. Хочешь дружеский совет - не лезь в бизнес, чистыми оттуда не выходят, а некоторые и не выходят вообще, их выносят.
Похлопав Самошина по плечу, он взял с блестящего откидного столика бокал с недопитым пивом и поднялся на верхнюю палубу.
- Полиночка, ты не сгоришь? Много такого горячего солнца вредно. Посмотри, оно уже почти в зените.
- Нет, папа. Я осторожна.
Полина встала с кресла и ловко прыгнула в воду, подняв фонтан переливающихся в лучах солнца брызг. Остенбах смотрел на дочь и умилялся. «Как же она похожа на мать, так же ладно сложена и так же красива. А ум она взяла, конечно же, от меня. Холодный, расчетливый, совсем не женский», - подумал Остенбах. - «Она - достойное продолжение моего бизнеса. И в этот раз дочка сослужила огромную службу. Подозрения, возникшие по поводу гуманитарного инсулина, подтвердились. Действительно, все концы уходят в кабинет вице-мэра, который, провернув эту аферу, нагло нажился, продавая полученный бесплатно инсулин».
Полина, поднимаясь по лесенке из воды, вся в прозрачных капельках на нежной поверхности кожи, прервала ход его мыслей:
- Пап, вода чудесная! Не хочешь искупаться?
- Нет, доченька. Вон, возьми герра Самошина.
Полина вытащила из кресла немного пошатывающегося от выпитого пива Самошина и заставила его составить ей компанию в принятии водных процедур.
Глава седьмая
Самошин лежал в кромешной тьме фешенебельного гостиничного номера и не мог уснуть. Беспокойство, возникшее после разговора с Питером Остенбахом, не покидало его. Рядом мерно посапывала Полина, положив очаровательную черноволосую головку на его плечо.
Самошину не спалось, он вспоминал историю с бесплатным инсулином. Именно вице-губернатор втянул Владимира в эту аферу, будь она неладна. Воспользовавшись своим высоким положением, он напомнил несчастному Самошину о его почетной должности в городской администрации, которой молодой ректор обязан прежде всего вице-губернатору, и закончил простыми подсчетами его доли в прибыли от проданного на сторону инсулина. Осторожность Самошина и намерение не ввязываться в незаконные сделки были окончательно сломлены именно этим веским аргументом. «И зачем я согласился?» - думал он. - «Как теперь спасти свою задницу, не говоря уже о карьере?» Ректор Первого меда, по совместительству помощник вице-губернатора, в ярких красках представил себе скандал, который может разразиться вокруг этого дела, представил заголовки газет, пестрящих громкими фамилиями, и рядом с фото вице-губернатора свою собственную кислую физиономию.
Несомненно, все то, чего он достиг с таким трудом за эти годы, в течение нескольких дней полетит к чертям собачьим. Самошин поморщился. Он уже видел себя на краю бездны, стоящим на одной ноге и пошатывающимся от порывов резкого ветра. И всему виной Питер Остенбаха. Этот человек, так понравившийся ему сначала, оказывается, представлял серьезную угрозу благополучию и надеждам Самошина. И как противостоять этой внезапно возникшей угрозе, он не знал. Самошин пытался отыскать хоть какое-нибудь правильное решение, но так и не находил. Наконец он решил, что лучше будет посоветоваться с вице-губернатором. «Да, но как? Полина не отходит от него ни на минуту. И все-таки завтра надо обязательно добраться до телефона и позвонить в Петербург». С мыслью о том, что вице-губернатор точно сможет решить эту проблему, Самошин немного успокоился и погрузился в сон.
Утром он с трудом оторвал взлохмаченную голову от подушки. Налитые кровью белки и темные круги под глазами красноречиво свидетельствовали о беспокойной ночи, проведенной в состоянии нервного напряжения. Попытавшись приподняться, он вновь рухнул на кровать и крепко заснул. Полина, бросив на него недоуменный взгляд, спросила, что это с ним? Но, так и не получив ответа, села на край кровати и принялась пить кофе с тостами.