Переменная звезда

Я не один из тех идиотов, которые верят, будто бы релятивисты хранят секреты свой гильдии ради защиты собственной монополии. Ни у одного из тех, с кем я был знаком, я никогда не замечал ни капли алчности. Алчность, видимо, просто несовместима со складом ума и характера истинного релятивиста или того, что представляет собой истинный релятивист, – редкий случай, когда невероятное богатство достается людям напрочь к нему безразличным. Но все же я не могу взять в толк, почему они так упорно уклоняются от ответов на вопросы о своей повседневной работе. Понимаю, что такое право у них есть, а интуиция подсказывает мне, что они ведут себя так, чтобы зачем-то уберечь остальных от этих знаний.

Однако вполне может быть, что они просто так в буквальном смысле не могут объяснить, чем занимаются, – что ни у вас, ни у меня нет ничего такого, от чего можно было бы оттолкнуться для сравнения, нет ничего в нашем жизненном опыте, нет таких слов, которые бы что-то нам подсказали. Может быть, я похож на кошку, пытающуюся досконально понять, как рыба попадает в маленькие баночки, или на мужчину, пытающегося понять женщин, – я просто не создан для этого.

Я знаю только то, что в этом отсеке что-то происходило каждый день, круглые сутки, и происходящее было за пределами понимания обычного человека. То есть я склоняюсь к такой мысли.

В одном я уверен абсолютно – в том, что мой последний шанс задать вопрос любому из моих знакомых релятивистов я упустил. Я слишком долго ждал.

Каждый из тех, кто находился на борту "Шеффилда", мог бы сказать вам, где находился и чем занимался, когда это произошло.

Во всяком сообществе происходят такие события, они становятся вехами общей истории. Обычно это большие трагедии. Это может быть либо безвременная смерть человека, которого любят все без исключения, либо природная катастрофа необычайного масштаба. В прежние времена чаще всего такими событиями являлись войны, а порой – эпидемии.

Но тогда войны и эпидемии являлись ожидаемыми опасностями, которые в итоге можно было пережить. Сомневаюсь, что в истории отыщется много людей, которые знали что-либо о чем-то наподобие леденящего ужаса, охватывающего каждого пассажира на борту релятивистского звездолета, когда неожиданно возникает состояние невесомости.

Я в тот день находился на верхней сельхозпалубе, стоял возле козьего загона и болтал с Солом Шортом, а двое колонистов, которые во время этой смены трудились в ранге разнорабочих, – Джон Барнстед и Эйдвейл Экбейдж – слушали наш треп и пытались не раскрывать рот от изумления. Мы передавали друг дружке фляжку с вином, которое Зог изготовил из бразильского цветка под названием "муира пуама" (Ptychopetalum Olacoides). Этот напиток весьма способствовал адаптации к условиям Новой Бразилии. Я даже могу вспомнить, о чем мы тогда говорили. Исполняя тактичное пожелание доктора Эми и воспользовавшись посредническими услугами Сола, я уже давно закопал топор войны со ссыльными Ричи и Жюлем. Наше примирение дошло до того, что как-то раз я их пригласил в "Рог изобилия", чтобы они послушали мою игру. После этого произошли потрясающие вещи. Ричи потом пришел за сцену и, уставившись в пол, пробурчал что-то насчет того, что он "дико извиняется", а Жюль положил руку мне на плечо и обнял меня, и с того дня, если мы встречались в коридорах, оба со мной весьма дружески здоровались.

В итоге я начал собирать небольшую, но драгоценную коллекцию "ричизмов", и у меня вошло в обыкновение делиться ими с Солом, а Сол эти перлы ценил так же высоко, как я сам. В тот день, помнится, я преподнес ему следующую фразу: "Не убивай гусыню, которая снесла вареное яйцо" и еще одну: "Долбаную книжку не продашь, даже если заглянешь под обложку". Еще один "ричизм" подбросил Джон. Он слышал, будто бы кто-то спросил у Ричи и Жюля, почему они всегда держатся вместе, а Ричи ответил: "Одна голова – хорошо, а две задницы лучше".

А Сол всем нам подарил жемчужину – словечко "аятебечтоговорил". Ну, например: "Я знал, что это случится. Просто жуть как не хочется говорить "аятебечтоговорил", но блин, аятебечтоговорил, а?" Мы все дружно загоготали, и в это самое мгновение на нас обвалился потолок, а пол ушел из-под ног.

Внезапная неожиданная невесомость могла означать только одно – отказал главный двигатель, а такая новость по определению не может быть хорошей.

Но если вы находитесь на борту звездолета, это вполне может означать, что вам конец. И вам, и всем остальным на корабле.

Существует ничтожно малая вероятность заново запустить квантовый реактивный двигатель при скорости полета выше половины скорости света. Тут важнейшую роль играет быстрота – и удача, конечно.

Удачи случались. Три раза за историю межзвездных перелетов. И всякий раз положение спасал особо талантливый релятивист. Было и два жутких провала – и при этом действовали релятивисты, о которых коллеги тоже не могли сказать дурного слова. Вот почему на "Шеффилде" были нужны, как минимум, четыре релятивиста – шесть часов максимально могло длиться дежурство, в течение которого человек мог выдержать необходимую концентрацию внимания – а на самом деле их было шесть. Взяли бы и больше, но больше "Канг – Да Коста" не смогли нанять.

Если бы квантовый реактивный двигатель не был запущен заново чертовски быстро, "Шеффилд" в буквальном смысле слова никогда никуда бы не долетел. Осталась бы куча энергии для поддержания систем жизнеобеспечения – но все равно этой энергии было бы недостаточно для того, чтобы значительно затормозить мегатонны массы. Мы бы все время дрейфовали по просторам космоса при девяти десятых от скорости света, навсегда лишенные возможности уменьшить скорость до разумных показателей и хоть куда-нибудь причалить.

Джон, Эйдвейл и я не были опытными астронавтами. Мы запаниковали. Кровь у нас не могла отхлынуть от головы, поскольку исчезла сила притяжения, но физиономии у нас не побагровели, хотя, по идее, должны были побагроветь. Все мы не раз бывали в состоянии невесомости и поэтому знали основы поведения, вот только ни у кого из нас не было развитых инстинктов и рефлексов для этого состояния. Нам только и хватило ума на то, чтобы понять, какая нам всем грозит беда.

У коз и такого ума нет – у них всего две градации страха – никакого и полный. На этот раз они оказались совершенно правы. Козий сарай буквально взорвался, зазубренные куски его стенок разлетелись во все стороны и превратились в смертельно опасное оружие. В общем воздух вокруг нас наполнился "фрисби" всевозможных форм, с острыми краями, а за железками полетело сено, копыта и рога.

Непостижимым образом все это никого из нас не задело. Соломон Шорт сломал мне ключицу, ухватившись за нее, как за скобу, чтобы перебраться поближе к шахте с лестницей. Он же вывихнул Эйдвейлу плечо, воспользовавшись им, как трамплином для толчка, и расквасил нос Джону, когда тот не сумел вовремя убраться с его пути. Думаю, в том, что я получил сотрясение мозга, виноват я сам; мог бы, наверное, увернуться от летящего на меня козла, если бы не провожал взглядом исчезающего вдали Сола. Но как отведешь взгляд от человека, который так душераздирающе вопит?

Честно говоря, не думаю, что я смог бы ему чем-то помочь, даже если бы мне досталось по башке козьими рогами. В тот момент я уже думал о том, что находилось под моей ответственностью – о скоте, о ферме – об обеих фермах! Я понимал, что повсюду творится ад кромешный, что осушаются тончайшие гидравлические системы, переворачиваются емкости с водой, рвутся кружева трубок…

Словом, вышло так, что Джон, не будучи даже особо дружен с Солом, додумался до этого первым и в тот день сделал больше полезного, чем я. Стоило ему только оказаться поблизости от чего-то более или менее солидного, с помощью чего он смог бы изменить направление своего движения, в данном случае от потолочного светильника, который еще горел и был горячим, он быстро оттолкнулся от него и устремился вслед за Солом. Джон держался под самым потолком и пользовался всеми вмятинами и выступами, какие только попадались на его пути, чтобы набрать скорость, и скоро он уже мчался почти так же быстро, как Сол.