Переменная звезда

– Послушай, – проговорила она. – Мне надо совершить посадку. Смитерс мне не зря об этом напомнил. Мы не любим… тут парить. Это выглядит несколько подозрительно.

– Ладно, – сказал я – просто так, чтобы сказать хоть что-то. – А "здесь" – это где?

– Через минуту отвечу. "Сильвер", ты свободен.

– Слушаюсь, Джинни, – ответила машина. Джинни потянула за себя ручку управления, и мы с такой скоростью рванули вниз с трехкилометровой высоты, что у меня защемило сердце.

А потом чуть было не случился инфаркт – когда земля полетела нам навстречу, а Джинни вовремя не затормозила. Мы должны были разбиться…

…Но пролетели прямо сквозь воображаемый ледник…

…И оказались в глубоком ущелье, дно которого поросло пышной зеленью и так и манило к себе, а самым приятным было то, что до дна оставалось еще несколько сотен метров. Джинни образцово посадила машину на маленькой полянке, которую сверху было трудно выделить среди десятков других, похожих на нее, – по крайней мере мне это сделать было трудно. Но в то же мгновение, как только Джинни заглушила двигатель, из земли выросли шланги и кабели и принялись подкармливать "Сильвера". Впереди лежал здоровенный валун. У меня на глазах в нем открылся огромный дверной проем.

– Мы здесь, – сказала Джинни.

– Я тебя еще раз спрашиваю: где находится это "здесь"?

Она покачала толовой:

– Не находится.

– Не находится что?

– Не находится нигде.

Я повернул голову так, чтобы видеть Джинни краешком глаза.

– Это не находится нигде, – словно эхо, повторил я.

– Именно так.

Я зажмурился. Если бы я остался дома, на ферме, сейчас я бы уже имел от урожая столько прибыли, что мог бы себе позволить нанять работника. Это, в свою очередь, позволило бы мне немного освободиться от работы и начать ухаживать за какой-нибудь девушкой – на космическом фронтире на добрачные отношения смотрели более снисходительно, чем на современной Земле.

Но я точно знал, что нигде на Ганимеде мне не найти девушку, хотя бы отдаленно похожую на Джинни. То есть я точно знал об этом еще до того, как выяснил, что она богаче Генерального секретаря…

Нет, пока я еще не мог толком это осознать.

– Мне бы жутко хотелось придумать что-нибудь поумнее, чем "Что ты имеешь в виду", говоря "Это не находится нигде".

Она пожала плечами.

– Попробуй сказать сам. Если место не обозначено ни на одной карте… если его не видно ни на одном снимке, сделанном со спутника, даже при самом высоком разрешении… если через него не ведут никакие провода и кабели, никакие дороги, если сюда не доставляется почта ни одной страны, если отсюда никуда не платятся никакие налоги, если никто не называет это место своим адресом… то как можно судить о его существовании? Оно нигде не находится. Этого места нет. Есть мы.

– Здесь.

– Да.

Я кивнул и прогнал от себя эту мысль.

– И это твой дом?

– Один из них.

Я снова кивнул.

– И еще твоя квартирка на Ласкетти. Наверное, странно иметь два дома.

Она не проронила ни слова и глазом не моргнула. Я повернул голову, посмотрел на нее.

– Больше двух?

Молчание. Неподвижность.

– Сколько же у тебя домов, Джинни?

Очень-очень тихо она ответила:

– Восемь. Не считая квартирку на Ласкетти.

– Вот как?

– Но три из них на других планетах!

– Естественно, – согласился я. – На зиму можно смотаться в космос.

– О, Джоэль, не надо так.

– Ладно. Давай войдем, что ли?

У нее был ужасно огорченный вид.

– О… Если ты и дальше собираешься язвить, то, может быть, лучше покончить с этим, пока мы еще не вошли.

Я опять кивнул. Мистер Согласие.

– Конечно. В этом есть смысл. Хорошо. Тогда – главный вопрос. Как ты могла так поступить со мной, Джинни?

Она не вздрогнула, не побледнела, не опустила голову.

– Ты сам все обдумай хорошенько, Джоэль. Поспи с этой мыслью. А завтра утром ты мне скажешь: как я могла поступить иначе?

Я заготовил гневную тираду, но проглотил ее. Вынужден был признаться: пока я еще не начал по-настоящему думать об этом, а отец мне всегда втолковывал: сначала подумай, потом говори. К тому же я уже начинал догадываться, что она имеет в виду. Я сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и сказал:

– Ты права. Хорошо, я готов вести себя по всем правилам этикета. Давай войдем.

– Никакого этикета не потребуется. Обещаю: до завтрашнего утра ты не увидишь никого из моих родственников. Я добилась от них этого. В конце концов, сегодня у нас с тобой выпускной бал.

Я нахмурился.

– Жаль, что я не прихватил с собой туалетные принадлежности, пару носков, свежую сорочку, бритву…

– Насчет этого можешь не беспокоиться, – сказала Джинни и отперла дверцу кабины "Сильвера".

Я промолчал. Наверняка тут в прикроватных тумбочках лежали вещи намного лучше моих.

– Ладно. Ну, приглашай. Поднимемся к тебе?

– На самом деле спустимся.

Мы открыли дверцы и вышли из машины. Поверхность мнимого ледника снизу не была заметна, у нас над головой без всяких помех светили луна и звезды – блестящий фокус. Но экология явно не была естественной. Воздух имел температуру кожи человека. Лишь время от времени дул более теплый ветерок. Пахло землей и свежей зеленью. Чувствовался легчайший запах озона, будто бы только что прошел дождь, но на самом деле никакой дождь не прошел. Суглинистая земля у меня под ногами была необыкновенно плодородной, она просто дышала жизнью; любой фермер на Ганимеде отчаянно позавидовал бы такой земле. И она тянулась на много акров, и ее слой был, по меньшей мере, в метр толщиной: девственная, необработанная земля, на которой росли только деревья, кусты и несъедобные ягоды. Земля здесь просто лежала. Подозрительное пренебрежение. "Привыкай, старик", – подумал я. Мне захотелось кое-что сказать об этом, но я знал, что Джинни этого ни за что не поймет. Забавно: самое слово "земля" означает "почва", но при этом ни один голодный землянин понятия не имеет о том, насколько она важна, насколько драгоценна. Я покачал головой.

Дверь в здоровенном валуне, как выяснилось, принадлежала кабине лифта. Когда мне было четыре года, мне довелось прокатиться в таком шикарном лифте. Это было в Стокгольме, когда мой отец прилетел на Землю, чтобы получить Нобелевскую премию. Как и в той кабине, в этой был лифтер, живой человек – пожилой мужчина, редкостно некрасивый. Похоже, он считал делом чести не замечать нашего присутствия. Мы вошли в кабину, и лифтер сразу же приступил к делу и спустился вместе с нами под землю метров на пятьдесят. Кабина вершила спуск с неторопливой элегантностью. Это дало мне время подумать о тех людях, которые жили глубоко под землей, в месте, которого не существовало… и тем не менее ощущали потребность укрыться небом, как одеялом. На мой взгляд, тут очень годилось слово "паранойя".

По счастливой случайности, лифтер решил остановиться и проверить, исправно ли работают двери, как раз в то самое время, когда мы оказались на нужном этаже. Он занялся осмотром дверей настолько увлеченно, что мы смогли незаметно выскользнуть из кабины и очутились в помещении вроде вестибюля – таком роскошном, что оно напомнило мне фойе той гостиницы в Стокгольме. Ковер был похож на траву. Но у меня не было времени как следует осмотреть эту комнату; почти сразу я почувствовал, как кто-то легонько тянет меня за рукав. Обернувшись, я увидел мужчину, еще более пожилого и некрасивого, чем лифтер. Мужчина пытался снять с меня плащ. Я немного поупирался, но позволил ему сделать это. Наверное, я совершил ошибку, потому что мужчина тут же отдал мой плащ мальчишке, которого я заметил краем глаза. В следующее мгновение мальчишка буквально бросился к моим ногам и принялся расшнуровывать мои туфли. Я… отреагировал. Будь сила притяжения нормальной, как на Ганимеде или на Марсе, я бы, пожалуй, выбил ему зубы; а тут он просто отлетел от меня, упал на спину, но при этом утащил мою туфлю. Это меня восхитило настолько же, насколько смутило. Джинни рассмеялась. Я совладал с собой, снял вторую туфлю, всеми силами стараясь сохранять достоинство, и как только мальчишка снова приблизился ко мне, я отдал ему туфлю. Он воссоединил ее с первой, отвесил мне низкий поклон и попятился назад.