Век золотых роз

Элхадж задумался. Получалось так, что сделать они толком ничего не могли, особенно сидючи в землях владыки Северного Берега – в то время как Храм находился где-то в Диких землях, далеко на юге Эртинойса.

– Будь я моложе, то непременно отправился бы в Храм, – тут Саон закашлялся. Отдышавшись, подмигнул Элхаджу, – но стар я становлюсь. Да и, отправься я в путешествие, кто будет наставлять молодняк?

Элхадж ничего не ответил. Помолчав, он задал следующий вопрос.

– Метхе Саон, а как Шейнира отвечала на твои молитвы? Что ты чувствовал?

Старик усмехнулся, горестно покачал головой.

– Что я… чувствовал… Тебе и вправду хочется это знать?

– Я ведь и спрашиваю оттого, что интересно, – пробурчал Элхадж. Все-таки Саон умел выводить из терпения кого угодно, даже его, чье имя значило «Ждущий своего часа».

– Ты чувствуешь себя наполненным, – веско прошепелявил синх, – тебе не понять… Ты чувствуешь, что можешь сделать все, что только пожелаешь. И враги падают, один за другим, от одного твоего взгляда…

Элхадж опустил голову, чтобы скрыть усмешку. В последнее время Саон все больше нес какую-то чушь. Хотя, быть может, это все вокруг него оказывались дураками, потому что не знали, как богиня отвечает на призыв и как наделяет своей силой.

– Метхе Саон…

Ответом было тихое мирное посапывание, и Элхаджу ничего не осталось, как отползти в свой угол и занять место между двумя хорошенькими синхами и брыкающимся во сне малышом.

Вьюга за окном не унималась. Вслушиваясь, как шуршит по крыше и стенам снег, и как завывает ветер, путаясь в мохнатых лапах елей, Элхадж лежал и думал. О том, что метхе Саон, самый старый синх из их гнезда, знает достаточно много, а рассудок его слишком ясен, чтобы выдавать бред за действительность. О том, что, может быть, и в самом деле все зависит от силы Храма, от того неведомого синха, что стоит во главе и обращается с еженощной молитвой к Шейнире… Ведь было же время, когда, призвав богиню, один синх с легкостью справлялся с десятком ийлуров, обращая в прах их тела? Сам Элхадж вылупился из яйца много позже, во время упадка синхов, и знал о силе Шейниры только понаслышке, в основном из рассказов старого метхе.

Пение бури убаюкивало. Элхадж прикрыл глаза, натянул до подбородка войлочное одеяло.

Да, метхе Саон оставался единственным из тех, кто помнил – каково это, быть частицей божественной силы, пребывать в молитве с Шейнирой… И, наверное, эти мгновения оставались для него самым лучшим, что случилось за долгую, очень долгую жизнь. Ведь не зря загорался огонек в старческих кровянистых глазах, когда метхе вспоминал славу ушедших столетий.

Элхадж медленно погружался в дрему, и, как всегда, оказывался во власти цветных полотнищ своего прошлого.

«Что это, метхе Саон?»

Старик медленно листал толстую книгу, осторожно переворачивая хрустящие страницы. Поднял глаза на Элхаджа, поманил к себе.

«Смотри».

На пожелтевших листках, на весь разворот, была нарисована картинка. Красными чернилами – квадрат, внутри него – спящий дракон, свернувшийся клубком, словно лесная кошка. А рядом с каждой из вершин было тщательно выписано по высшему покровителю народов Эртинойса. Фэнтар с Молотом Света в крепких руках, бог воинственных ийлуров, Санаул, белокожий, с распахнутыми кожистыми крыльями и темным алмазом во лбу, который элеаны прозвали Оком Сумерек; маленький и хитроумный Хинкатапи с бездонным кошельком, отец всех кэльчу, ну, и наконец – Шейнира, богиня синхов. Она была изображена чуть крупнее прочих богов, наверное, именно так неизвестный автор пытался подчеркнуть ее могущество и значимость в квадрате мироздания. Синха выше пояса, Шейнира сверкала изумрудной зеленью, и каждая чешуйка была выписана так умело, что, казалось, вот-вот богиня шевельнется, протянет с древних страниц руки к своим детям… На ее шее горело рубинами ожерелье Проклятых Душ, в руке тускло золотился цветок, и змеиное ниже пояса тело было свернуто кольцами, символизирующими бесконечность Ее власти.

– Говорят, что Шейнира лепила синхов из глины, – прошелестел Саон, – а когда поняла, что получились не-живые глиняные игрушки, вложила каждому синху душу из своего ожерелья. Дала в долг, чтобы потом вернуть. Понимаешь теперь, отчего ийлуры нас терпеть не могут? Они считают, что принадлежат свету, всему, что чистое и незамутненное ни ложью, ни предательством, а мы, синхи – тела с проклятыми душами.

– И потому они нас истребляют?

Метхе Саон покачал головой.

– Много здесь всего намешано, Элхадж. Война за землю, война за сокровища, что рождает лоно ее… Одних проклятых душ мало.

И усмехнулся, поглаживая когтем изумрудную фигурку богини.

– А что у нее в руке?

– Это? Золотая роза.

– Никогда не слышал о таких, – пробормотал Элхадж, – где они растут?

Старик вздохнул, его кровянистые глаза на миг подернулись дымкой воспоминаний.

– Теперь – нигде, Элхадж. Золотые розы исчезли из Эртинойса… Раньше-то они росли повсюду, как сорная трава. А потом Храм начал терять силу, и розы исчезли. Просто вымерли.

– Разве розы так важны для храма, а храм – для роз? – не унимался Элхадж, – и что это за дракон в центре квадрата?

– Дракон Стерегущий время, – Саон мягко улыбнулся, старику почему-то было приятно думать об этом странном создании, – он спит, в кольцах его тела – Эртинойс. И если дракон спит, значит, наш мир в безопасности…

Элхадж внимательно слушал, запоминал. И в душе, той самой проклятой душе из ожерелья богини, теплился огонек надежды – а вдруг когда-нибудь понадобятся те жалкие крохи знаний об Эртинойсе, которыми так щедро разбрасывался старый синх?

…Потом им пришлось бежать от отряда владыки Северного Берега, и старая книга потерялась. Всем гнездом они забирались все дальше и дальше на север, туда, где лето коротко, а зимы суровы; туда, где взращивает ледяные торосы море Холодов; туда где правит железной рукой ийлур, милостью Фэнтара обративший свое сердце в камень… Они шли вперед, теряя слабых, временами чудом уходя от отрядов владыки Эар-Тора, голодая и замерзая. Пока, наконец, не очутились в дикой лощине. Здесь, в уединенном и богами забытом месте и обосновалось гнездо старого Саона.

– Вот и буря утихла, – услышал Элхадж сквозь дрему, – утром увидим солнце…

Он невольно улыбнулся, кажется, это сказала одна из совсем молодых, недавно вылупившихся.

…Синха не ошиблась в своих ожиданиях. Солнце – низкое, северное, выкатилось на бледное небо большим розоватым шаром, рассыпало искры по сугробам вперемешку с фиолетовыми тенями в ложбинках, отразилось тысячью крошечных светил в сосульках. В морозном воздухе вилась тонкая снежная пыль. Дышалось легко, так легко, что, казалось, за спиной могут вырасти крылья – и взлетишь к чистому, вытертому снегом небу, мимо елей в белых кафтанах, мимо стройных осинок, изгибающихся под тяжестью пушистых шуб.

Элхадж вдохнул поглубже, с выдохом выпустил в хрустальный воздух облачка пара. Порой он и в самом деле жалел о том, что не умеет летать. Отчего получилась такая несправедливость? Отчего элеаны, дети сумеречного бога Санаула, наделены способностью покорять небеса, а синхи – нет? Метхе Саон как-то объяснял, что у каждого народа свой дар, данный богами. Ийлуры – великие воины. Во время битвы многие из них способны призвать силу Фэнтара, и тогда один удар меча валит десятерых. Чем сильнее молитва, тем сильнее дар бога. Элеанам дано другое. И пусть их тела более хрупкие, и пусть не тягаться им в ближнем бою с ийлурами… Взывая к Санаулу, они способны летать быстрее, чем стрижи, и нет никого среди других народов, кто мог бы обогнать элеана, даже на самом быстроногом скакуне. А еще, говорят, элеанам известен ритуал провидения, когда Санаул позволяет пусть на краткий миг, но все же взглянуть в Око Сумерек, темный алмаз будущего… Кэльчу, взывая, обретают способность видеть золото и драгоценные камни глубоко под землей. Ну, а синхи… Синхи могут убивать, призывая власть Шейниры. Вернее, могли раньше, когда богиня соизволяла отвечать. Тогда – Элхаджу как-то довелось прочесть об этом – смерть несущая волна, словно завеса из частиц пепла, расходилась во все стороны от взывающего, и горе тому, кто оказывался на ее пути.