Тарзан Непобедимый

Тем временем малыш Нкима спешил по джунглям, выполняя поручение. Служа своему любимому хозяину, малыш Нкима мог сосредоточиться на одной мысли и придерживаться одной линии поведения в течение длительного промежутка времени, но в конце концов внимание его неизбежно переключалось на посторонний предмет, и тогда как минимум на несколько часов он забывал про все возложенные на него обязанности. Но затем вновь как ни в чем не бывало принимался за порученное ему дело, не сознавая того, что в его деятельности возникала пауза.

Тарзан, конечно же, прекрасно знал об этой природной слабости своего маленького друга, но по опыту также знал, что, несмотря на все промашки, Нкима никогда не бросит порученного ему дела, и, будучи лишенным рабской зависимости от времени, свойственной цивилизованным людям, Тарзан был склонен смотреть сквозь пальцы на рассеянность Нкимы, воспринимая ее как пустячный недостаток. Когда-нибудь Нкима доберется до места назначения. Возможно, будет уже слишком поздно. Но если такая мысль и приходила в голову человеку-обезьяне, он, без сомнения, оставлял ее без внимания, пожимая плечами.

Но время – суть многих вещей для цивилизованного человека. Он волнуется, беспокоится и ослабляет свою умственную и физическую работоспособность, если не совершает чего-либо существенного каждую конкретную минуту. Поток времени воспринимается им, словно течение реки, воды которой струятся впустую, если не используются для дела.

Примерно такое же ненормальное понимание времени было свойственно Уэйну Коулту, который, испытывая страдания, спотыкаясь, брел по джунглям в поисках своих спутников, как будто судьбы мира зависели от того, найдет ли он их или нет.

Тщетность его усилий стала бы ему совершенно очевидной, если бы он знал, что ищет своих спутников совсем в другом направлении. Уэйн Коулт заблудился. К счастью, он об этом не подозревал, по крайней мере, пока. Это ошеломляющее открытие он сделает позже.

Проходили дни, а он все блуждал и блуждал, не находя лагеря. Он с трудом добывал себе пищу, и его меню было скудным, а подчас и отвратительным, состоявшим из фруктов, которые он уже научился распознавать, и из грызунов, которых ему удавалось убить с большим трудом и с колоссальными затратами драгоценного времени, которое он все еще ценил превыше всего.

Он вырезал себе толстую палку и подолгу лежал у тропы, где, судя по наблюдениям, следовало ожидать появления добычи – какого-нибудь маленького зверька. Он пришел к выводу, что заря и сумерки – лучшее время для охоты на тех животных, которых он был в состоянии изловить. Скитаясь по мрачным джунглям, он узнал много разных вещей, которые сводились к борьбе за выживание. Так, например, он понял, что при подозрительном шуме благоразумнее всего забраться на дерево. Обычно животные исчезали с его пути, когда он приближался, но однажды на него напал носорог, и был случай, когда он наткнулся на льва, пожирающего добычу. Всякий раз лишь счастливая случайность спасала его от гибели, но таким образом он научился осторожности.

Как-то в полдень он вышел к реке, преградившей ему путь. К этому времени он успел убедиться, что окончательно заблудился. Не зная, в какую сторону идти, он решил пойти по пути наименьшего сопротивления и следовать по течению реки, на берегу которой, как он был уверен, ему рано или поздно встретится туземная деревня.

Он немного прошел в выбранном направлении, двигаясь по тропинке, грубоко протоптанной лапами бессчетных зверей, как вдруг его внимание привлек слабый звук, донесшийся откуда-то спереди. Коулт напряг слух и определил, что нечто движется в его сторону. Следуя отработанной методике, вернее всего способствующей сохранению жизни, как он определил, скитаясь по джунглям, одинокий и безоружный, Коулт вскарабкался на дерево и устроился на ветке, откуда хорошо просматривалась тропа. Далеко вперед он видеть не мог, так как тропинка сильно петляла. Что бы ни приближалось, в поле зрения Коулта оно попадет только, когда окажется прямо под деревом, но сейчас это не имело значения. Джунгли научили его терпению и, не исключено, что он начал потихоньку сознавать бесполезность времени, ибо, устроившись поудобнее, приготовился ждать.

Поначалу звуки напоминали легкий шелест, но вскоре усилились, приобретая новый смысл, и Коулт укрепился в предположении, что по тропе кто-то бежит, причем не один, а двое – он отчетливо слышал топот тяжелого существа, дополняющий первоначально услышанные им звуки.

И тут до него донесся голос человека, кричавшего: «Стой!». Сейчас звуки раздавались очень близко, как раз за ближайшим поворотом тропинки.

Звук бегущих шагов смолк, затем послышался шум возни, и мужской голос, извергающий непонятные проклятья.

Вдруг раздался женский голос: – «Пусти меня! Живой я никому не достанусь!» – «Тогда достанешься мне», – сказал мужчина.

Коулт услышал многое. Голос женщины показался ему знакомым. Он бесшумно спрыгнул на тропу, вытащил кинжал и бросился на звук ссоры. За поворотом прямо перед собой он увидел спину мужчины – араба, судя по одежде, ниспадавшей широкими складками. В цепкой хватке араба угадывались очертания сопротивлявшейся женской фигуры.

Прыгнув вперед, Коулт схватил человека за плечо и рванул на себя, и, когда тот оказался к нему лицом, Коулт узнал Абу Батна. Теперь он понял, почему голос женщины показался ему знакомым. Это была Зора Дрынова.

Абу Батн побагровел от ярости, но не менее велико было его удивление, когда он узнал американца.

В первый миг ему показалось, что его настигла погоня из лагеря Зверева и что расплата неминуема, однако, приглядевшись к грязному, оборванному, безоружному Коулту, араб сообразил, что этот человек был один и, без сомнения, заблудился.

– Неверная собака! – крикнул Абу Батн и резким движением вырвался из рук Коулта. – Не смей прикасаться своими грязными лапами к правоверному!

С этими словами он попытался выхватить револьвер. В то же мгновение Коулт с маху налетел на него, и оба свалились на узкую тропу.

Дальнейшие события разворачивались стремительно. Доставая револьвер, Абу Батн зацепил курком складки одежды, и раздался выстрел. Пуля, не причинив вреда, ушла в землю, но выстрел напомнил Коулту о грозящей опасности, и, подчиняясь инстинкту самосохранения, он полоснул лезвием по шее шейха.

Коулт медленно поднялся с тела араба. Зора Дрынова схватила его за руку.

– Быстрее! – крикнула она. – На выстрел сбегутся остальные. Нас не должны обнаружить.

Коулт не стал ни о чем спрашивать, нагнулся, быстро забрал оружие и патроны Абу Батна, включая длинный мушкет, лежавший на тропе рядом с телом, и бегом припустил вслед за Зорой.

Вскоре, не слыша никаких признаков погони, Коулт остановил девушку.

– Вы умеете лазать по деревьям? – спросил он.

– Да, – ответила Зора. – Но при чем тут это?

– Дальше мы пойдем по деревьям, – объяснил он. – Углубимся в джунгли на некоторое расстояние, и они потеряют наш след.

– Хорошо! – воскликнула девушка и с помощью Коулта вскарабкалась на ветки дерева, под которым они стояли.

К счастью для них, несколько больших деревьев росли близко друг к другу, так что они смогли сравнительно легко отойти на добрую сотню футов от тропинки, и там, взобравшись высоко на ветви большого дерева, спрятались, невидимые со всех сторон.

Когда, наконец, они уселись рядом, Зора обратилась к Коулту.

– Товарищ Коулт! Что случилось? Что вы делаете здесь один? Вы искали меня? Уэйн Коулт усмехнулся.

– Я искал весь отряд. Я не видел никого с тех пор, как мы вошли в Опар. Где лагерь, и почему Абу Батн преследовал вас?

– Мы далеко от лагеря, – ответила Зора. – Как далеко, я не знаю, но сумела бы вернуться, если бы не арабы.

Затем вкратце она рассказала историю предательства Абу Батна и своего пленения.

– Шейх объявил привал сегодня сразу после полудня. Люди очень устали и впервые за все дни ослабили наблюдение за мной. Я поняла, что наконец-то настал момент, которого ждала с таким нетерпением, и, пока они спали, убежала в джунгли. Меня хватились почти сразу, и Абу Батну удалось догнать меня. Остальное вы видели сами.