Место Снов

Агуадилья к Зимину сразу охладел и стал дружить с Бленкиным – парнем, у которого тоже имелся комп с графическим ускорителем последней модификации.

С тех пор Зимин не хотел никаких друзей. Он отсиживал на уроках и плелся домой. Играть, ползать по Интернету и смотреть телевизор. Иногда, чтобы отвлечь сына от электронных развлечений, мать покупала ему книжку. Зимин книжку прочитывал и ставил на полку. Читал он быстро, прочитанное запоминал легко, толку в чтении не видел никакого, расстраивать мать не хотел. Книжная полка полнилась, Зимин даже вынужден был приладить на стену вторую.

Отец пытался заинтересовать Зимина спортом. Бесполезно. Ни в каких глупых секциях бокса, ни в кружках дельтапланеризма, ни в школах выживания в тайге Зимин не занимался. И вообще, спорт Зимин не любил, считал его тупым и ненужным в информационном обществе занятием.

Тратой времени.

Из-за нелюбви к физической активности Зимин имел весьма скудный внешний облик. Он был изрядно сух, хотя и высок, наверное, даже не по годам высок. Таких обычно называют «Скелет» или там «Хилос», «Доход», «Глиста», «Бычий Цепень». А если обнаружится кто-нибудь с особо тонким чувством юмора, то непременно назовет такого задохлика «Бухенвальдский Крепыш».

Из-за нелюбви к физической активности мускульная конституция Зимина была самая незначительная, объем грудной клетки не превышал объема постельной грелки, руки были совсем тонки, как черенки от граблей. И вообще, экстерьером Зимин больше всего напоминал журавля, умирающего от неурожая лягушек. За эту свою хилость Зимин не пользовался особым уважением сверстников, ценивших грубую физическую силу и наличие денежных активов.

Впрочем, сам Зимин сверстников тоже не уважал, считал их личностями примитивными, жалкими и ничтожными, достойными участи мелких воришек или мойщиков автомобильных стекол. Если бы уровень его жизненной энергии был высок, то Зимин наверняка стал бы с ними бороться посредством крысиного яда или толченого стекла. Но он был слишком ленив и равнодушен и бороться не стал. Со сверстниками он просто не общался. Он возвращался домой, запасался сухарями с сыром, колбасой, апельсиновым соком и шел мозолить клаву. До шести часов вечера, потом приходил отец.

– Как дела? – спрашивал отец у Зимина.

– Нормально, – отвечал Зимин и всаживал ракету в очередного воина зла.

Отец еще стоял какое-то время на пороге комнаты, думая, что на это сказать.

Обычно он говорил:

– Слушай, а давай летом на рыбалку сгоняем? По северным рекам?

А иногда:

– Слушай, а давай сходим в кино? Мамку возьмем, кукурузу. В воскресенье, а?

– Конечно, – экранный Зимин вкалывал в предплечье восстановитель жизни. – Сгоняем.

Еще через час приходила мать. Она разогревала в микроволновке котлеты, смазывала их фирменной горчицей и спрашивала Зимина:

– Как дела?

– Нормально, – отвечал Зимин.

– Кушать хочешь?

– Попозже, – говорил Зимин.

По экрану, послушные повелению Зимина, бегали маленькие фигурки солдат с небывалым лазерным оружием. Фигурки стреляли друг в друга и в шипастых чудовищ. Солдаты и чудовища падали на песок, погибали, и из-под них растекались темные лужицы. У солдат лужицы были красноватого оттенка, у чудовищ – зеленого.

Мама тоже задумчиво стояла в дверях, потом спрашивала:

– Свитер тебе понравился?

Это было ее страстью. Она покупала Зимину свитера, кофты, джемперы, толстовки, водолазки и пуловеры. Зимин терпеть не мог всю эту продукцию, но всякой покупке радовался неподдельно, потому что, если он не радовался, мать обижалась, звала отца с отверткой, и Зимин лишался компьютера на два дня.

– Конечно, ма, – говорил Зимин. – Свитер супер, я давно такой хотел. Спасибо!

Мать была счастлива.

А еще она покупала Зимину мягкие игрушки.

Мишек Тедди, голубых дельфинов, глупого вида обезьян, нестрашных крокодилов. Зимин подозревал, что игрушки эти любила сама мать, просто признаться стеснялась. Видимо, в детстве ей очень не хватало таких игрушек, но возможности их иметь у нее не было, и потому все свои юные годы мать совершенствовалась в изготовлении горчицы.

Теперь мать отыгрывалась на Зимине.

Зимин терпел. Он восхищался мягкими игрушками еще больше, чем свитерами, и ставил их на отдельную полку в своей комнате. Мать переставляла их в разном порядке каждый день и собирала с них пыль пылесосом. Этот процесс делал ее счастливой еще больше, жизнь продолжалась.

Жизнь продолжалась.

А потом возле гаражей по улице Промышленной Индустрии Зимин встретил недозащекоченного маньяком Ляжку.

И Ляжка зашипел:

– Зима, иди сюда! Иди, не пожалеешь!

Но Зимин пожалел.

Глава 4

Добро пожаловать в Сон!

Очнулся Зимин от неприятной жары. Совершенно непонятно почему палило солнце, оно сконцентрировалось на носе Зимина и, видимо, вознамерилось его, нос, напрочь испепелить. Зимин не стал открывать глаза, он простер руку и пощупал нос. Нос болел и, кажется, распух. Чуть ли не до размеров кулака.

Тогда Зимин взял и все-таки открыл глаза.

Высоко в небе ползло что-то треугольное, похожее на перекрашенный в черный цвет бомбардировщик «В-52». Зимин попробовал сфокусировать на нем зрение, но зрение не сфокусировалось.

Тогда Зимин сел. Вокруг была пустыня.

– Бадамс! – сказал Зимин с внезапным красноречием. – Пурген мне в глаз, если я не водолаз, Каракумы какие-то…

Справа зашуршало. Зимин с трудом повернул голову и обнаружил Ляжку.

Ляжка вошел в песок почти под прямым углом, глубоко, так что над поверхностью торчали ноги, да и то лишь по колено. Ноги подавали конвульсивные знаки. В голову Зимина пришла отличная идея – он стащил с Ляжки кеды и принялся беспощадно его щекотать. Ноги дернулись, и заскорузлая желтая пятка пребольно ткнула Зимина в челюсть.

– Во, блин, Саид чертов, – ругнулся Зимин и принялся откапывать Ляжку.

Это оказалось нелегким делом – песок был мелким и сыпучим, Зимин откапывал, а песок засыпался на свое место. Ляжка появлялся на свет медленно и неохотно.

Когда Зимин откопал Ляжку до пояса, пятки перестали шевелиться и поникли.

– Ты мне еще сдохни тут, – Зимин схватил Ляжку за ноги, напрягся и с трудом вывернул его наружу.

Ляжка был без сознания. Зимин пнул его в бок, но Ляжка не прореагировал. Зимин принялся вспоминать, что надо делать в таких ситуациях, но ничего, кроме дыхания рот в рот, ему на ум не приходило. В подобных случаях герои кинофильмов кололи в сердце адреналин, били полупокойников электрошоком и кричали «не оставляй меня, сволочь». Адреналина со шприцем у Зимина не имелось, электрошока тоже.

– Не оставляй меня, сволочь! – нерешительно крикнул Зимин, но никакого эффекта на Ляжку это не произвело.

Оставалось искусственное дыхание.

Зимин плюнул.

– Не, барбос, – сказал он. – Целовать я тебя не буду. Сам себя целуй.

Но потом Зимин вспомнил мать Ляжки.

Мать Ляжки была несчастной женщиной, это было по ней здорово видно. Ляжка же являлся ее единственной отрадой в жизни и опорой ее старости. Именно Ляжка должен был поднести ей кружку воды в последний момент и вызвать команду из крематория.

Однажды мать Ляжки выручила Зимина – на него напали незнакомые хулиганы из соседнего района, а мать Ляжки вызвала милицию. А прошлым летом, когда они уезжали в деревню, Зимин встретил мать Ляжки на вокзале. Она мыла полы в кассовом зале и в туалетах, Зимин кивнул ей, но она сделала вид, что его не узнала.

И вот, глядя на тело ее безжизненного сына, Зимин пожалел эту несчастную женщину, проникся состраданием к ее безрадостной судьбе и сказал:

– Ладно уж, хрен с вами, золотые рыбки.

Зимин огляделся, никого вокруг не было.

– Вот бы уж никогда не подумал…

Зимин опустился на колени, набрал в легкие побольше воздуха, еще раз плюнул, прижался к губам Ляжки и выдохнул. А потом для верности стукнул кулаком в область ляжкиного сердца.