Страница 102 из 108
– Валентина Петровна, разрешите включить телевизор?
Судье не нравилось обращение к ней охранника как к старшине: «Разрешите». Вздохнув, она молча кивнула. Обычно тот в половине восьмого просматривал блок спортивных новостей на канале НТВ и выключал телевизор.
Ширяева перебрала в голове всех знакомых. Дело доходило до абсурда: она наделяла Василия водянистыми глазами и слюнявыми губами. Получался какой-то урод. И остальные, кого она вспоминала, – тоже.
Спортивные новости начались с футбола. Стриженый красавчик забивает гол. Теннис: «русские ракетки» на высоте. Баскетбол: наши проиграли грекам – «провалили» щит.
Судья невольно вспомнила Дворец спорта, недовольство тренера спортсменом под десятым номером, подсказку с заднего ряда: «Не правильно отдает передачу. Принимающему неудобно». Ах, если бы и дальше так четко работала память!..
Сидящий позади Ширяевой оказался Алексеем Белоноговым. Даже сейчас Валентине стало неловко, едва памяти коснулось воспоминание о том вечере, когда она напилась в присутствии брата баскетболиста, Сережи Белоногова. Все выложила, дура ненормальная! Показала себя пьяной героиней: «Убийцы совершили ряд ошибок, и я найду их. Каждая ошибка имеет фамилию, имя и отчество». Потом по-извозчичьи окликнула гостя: «Захлопни дверь».
В ответ на ее просьбу Сергей медленно поворачивает голову. Судья в очередной раз отметила странность в его лице: при повороте головы оно словно трансформировалось, вызывая неприятное ощущение, – переносица будто проваливалась, а подбородок становился безвольным. А глаза на его лице...
На его лице...
Там, куда сейчас обезумевшими глазами смотрела Валентина Ширяева, была обычная стена, оклеенная простенькими обоями. Она не видела их, перед ее глазами стояло лицо Сережи Белоногова. С водянистыми глазами, влажными губами.
Вот и все...
Судья, для которой все встало на свои места, бессильно опустилась на диван.
Пожалуй, память переусердствовала, открыв больше, чем требовалось. Сергей, зажимая ей рот, намеренно остановился напротив комнаты Ильи и еще крепче сжал ее тело. Словно давая понять, что именно он держал Свету.
Вчера следователь прокуратуры нервничал, не скрывая своей обеспокоенности и раздражения. Каждую минуту ждал неприятностей в виде разбитого оконного стекла в дачном домике, свиста пуль. Спокойный с виду временный телохранитель откровенно раздражал, затея «круга определенных лиц» теперь казалась абсурдной. И зачем только он дал согласие...
Пистолет Шустова только поначалу произвел впечатление, Василий даже поинтересовался некоторыми его характеристиками, подержал в руках, прицелился в окно, сказал про себя «пуф!» и отдал владельцу. Потом тронул свой табельный, показавшийся сделанным из пластмассы.
Эх, Валька, Валька, втянула ты меня в историю...
Не один Белоногов осунулся за эти дни. Осматривая себя в зеркале, Маргелов невесело острил: «Раньше я был красивый... Почему был? Потому что сейчас это не имеет ко мне никакого отношения».
Обычно на вечер он прихватывал с собой бутылку водки и, как последний ханыга, пил один. Олег из солидарности поднимал наполовину наполненную стопку и ставил на место. Смешно, ей-богу, неужели один глоток повредит? Чему? Да целкости. Или меткости.
Строит из себя крутого гангстера, мать его!..
Сегодня ближе к обеду «гангстер» сообщил, что собирается на встречу со своим начальником. Предшествовал этому запищавший в кармане Шустова пейджер. Прочитав сообщение, Олег тотчас связался с Архиповой:
– Ира? Олег беспокоит. Рожнов назначил мне встречу возле кинотеатра «Огонек» в половине одиннадцатого. Сообразуйся по времени, чтобы оперативники успели подготовиться.
– Думаю, рисковать не стоит, – возразила Архипова, – они приедут в любом случае: останется Михаил в офисе или поедет в Юрьев. Только не появляйся в кафе раньше времени. Займи самый дальний столик от дороги.
С Ириной они три дня назад уже прорабатывали вопрос, где обычно происходят встречи Олега с полковником. Шустов упомянул кафе «Огонек», еще два места, в том числе лесоторговую базу.
Они разрабатывали два варианта возможных действий полковника, делая упор на последний, при котором Рожнов в качестве жертвы выберет именно Олега, а не следователя прокуратуры. Так что пока ничего неожиданного не происходило.
– Начинается, – проворчал Маргелов, глядя на «гангстера», убирающего сотовый в карман. На всякий случай отработал очередной наказ прокурора, отмазывая его:
– Сегодня снова получил втык от шефа: кто, мол, этот тип, который постоянно торчит то у тебя в кабинете, то у парадного прокуратуры? Не знаю, говорю, не видел. «Старик» сорвался: «Ты это бросай, на хрен!» Лишь бы облаять незаслуженно, – вздохнул Маргелов.
И просидел с «гангстером» до вечера.
Ширяева набрала рабочий номер телефона Маргелова. Василий снял трубку сразу же, будто ожидал звонка в нетерпении. Однако голос его показался судье злым. Он буквально пролаял:
– Да! Маргелов!
– Привет, Василь. Забеги на минутку. Я тут...
– Забегу попозже, – прервал следователь. – Сейчас мне некогда. По телефону можешь сказать, что у тебя?
– Не могу. А дело срочное, Вася.
В разговоре возникла пауза. Валентине показалось, что Маргелов, прикрыв трубку, с кем-то разговаривает. Наконец он бросил, что скоро придет.
Судья, поджидая следователя, подошла к окну.
«...Их было по крайней мере двое».
"Это я, Валентина Петровна, Сергей Белоногов.
Извините, что так поздно". Она снимает цепочку, открывает замок, дверь. Его рука в медицинской перчатке указывает за спину: «Я не один, со мной друг».
Через несколько минут, думала судья, и мой друг Маргелов узнает имя убийцы. И пусть только попробует отказать ей! Она сама будет брать Белоногова.
Если раньше ее удовлетворил бы труп в мусорном баке, то теперь ей необходимо посмотреть в глаза убийце: «И ты, тварь, спрашивал, плакал ли Илья, когда его обижали дети?»
На ее глаза снова навернулись слезы.
Маргелов с ходу направился в спальню. Закрыв за Валентиной дверь, сунул руки в карманы. Несмотря ни на что, ей была небезразлична реакция следователя. Возможно, он усмехнется: она общалась с убийцей, буквально потребовала с него денег, чтобы отыскать и наказать этого самого убийцу. Она ожидала чего угодно, но только не абсолютного безучастия на лице Маргелова, словно для него это не стало новостью.