Страница 30 из 52
На другое утро Рейкс засунул полдюжины гранат в карманы пальто и поехал на болота. Он не собирался рисковать, везя в машине все сразу. Можно попасть в аварию… рассыпанные по дороге капсулы вызовут подозрение… какой бы малой ни была вероятность такой нелепицы, он не пошел бы. Но меньше всего он хотел взрывать гранаты в одном месте. У пастухов, бакенщиков, охотников острый глаз, многие заметят его, любой заинтересуется им, потому что стоит январь и в округе нет туристов. И все же за несколько недель он найдет подходящие места и избавится от капсул. Рейкс поднялся на широкий голый холм, оглядел местность в бинокль и взорвал гранаты, бросая их по ветру через каждые пятьдесят ярдов.
Близился вечер, высокое небо только что очистилось от облаков, грубую поверхность торфяников смягчали ярко-красные и желтые блики заходящего солнца. Ястреб пролетел над самыми холмами, поднялся и завис в воздухе, зорко осматривая землю, Рейкса с последней капсулой. Рейкс следил, как птица не спеша машет крыльями, как опускает клюв, дождался, когда ее унесло ветром в сторону. Потом бросил последнюю капсулу, отступил, услышал мягкий хлопок, который приглушил ветер, гулявший в кустах вереска.
В то самое утро, когда Рейкс шагал к машине по торфяному склону, Мери Уорбутон сидела у себя в спальне. Она только что вернулась из магазинов и теперь держала в руках письмо, пришедшее с вечерней почтой. Письмо подтвердило опасения, которые возникли у нее несколько месяцев назад. Мери вышла из комнаты и спустилась к телефону.
И в этот же час в одной из парижских квартир пожилой светловолосый мужчина прочитал в «Тайме» некролог о Сарлинге. Длинное неприятное лицо делало его похожим на Веллингтона. Мужчина отложил некролог и через распахнутые шторы взглянул на Сену. Желтоватые блики умирающего дня еще играли на воде. Караван барж плыл вниз по реке. Мужчина щелкнул черным язычком интеркома.
– Да, месье, - ответил женский голос.
– У вас под рукой досье на Эпплгейта?
– Досье в Лондоне, месье. У нас только копия.
– Принесите ее. И еще: соедините меня с Бенсоном.
Он выключил интерком и вернулся к бумагам на столе.
Рейкс и Мери пообедали вместе. Миссис Гамильтон ушла, Мери осталась ночевать у него. Березовые поленья стрельнули в камине в наконец вспыхнули сильным желто-голубым пламенем, серебристая береста пускала струйки розового дыма.
Рейкс бросил на стол номер еженедельника «Филд», развалился в кресле и расслабился. Почти забыл о Мери, он вспоминал ручей в Гемпшире, вновь ощущал, как форель тянет вглубь наживку.
– Пенни за твои мысли, - сказала Мери.
Рейкс с улыбкой повернулся к ней.
– Они тебе не понравятся.
– А ты попробуй расскажи.
– Я размышлял о рыбалке.
– Ох, Энди, - засмеялась она.
Он тоже рассмеялся и подумал, почему ее «Энди» звучит совсем не так, как из уст Беллы. Мери тоже удобно устроилась в кресле, положила ноги на расшитый пуфик. На ней были красные брючки и джемпер из шерсти ангорской кошки, выкрашенный в желто-зеленый: цвет. «Почти как грудка у лазоревки», - подумал Рейкс. Она провела руками по распущенным волосам, качнула головой. Он так хорошо знал это движение и здесь, в кресле, и в спальне, в постели; этот знакомый изгиб тела, округлость обнаженных рук. Рейкс взял ящик с сигаретами, встряхнул, предлагая ей, и, когда она в ответ покачала головой, достал сигарету себе.
Мери смотрела, как он прикуривает, твердой рукой держит зажигалку - язычок пламени не колыхнется в неподвижном воздухе комнаты. «Не сказать, - подумала она, - значит, обмануть его».
Мери любила прямоту, была не из тех, кто пытается повернуть разговор так, чтобы поудобнее подойти к неприятному, поэтому решила - еще до того, как позвонила ему и сказала, что приедет к вечеру с ночевкой, - самый подходящий момент настанет после обеда, после бренди. Когда до постели недалеко, тогда и надо во всем признаться, ведь его любовь отличается от ее любви. Его любовь состоит и из таких малозначительных для нее вещей, как Альвертон, традиции Рейксов, а ей нужен только он, хочется быть с ним всегда.
Поэтому она ринулась вперед, очертя голову, с одной мыслью: «Господи, надеюсь, все будет хорошо, не надо только плакать, не надо слез, слезу вынуждают мужчин давать сиюминутные обещания, о которых они сожалеют уже на другой день».
– Энди, я должна тебе кое-что сказать.
– Что?
Нелегко было смотреть на его благостную, не тронутую подозрениями улыбку.
– Так вот. Последние полгода я не носила спираль и не принимала таблетки…
Он подался вперед:
– Черт возьми, ведь ты рисковала.
– Ты был бы против, если бы что-нибудь случилось? Ведь мы всегда могли бы пожениться и ждать, пока будет готов Альвертон.
– Думаю, могли бы. Хотя я смотрю на это по-другому. И все-таки, в чем дело?
– Я хотела проверить, могу ли иметь детей. - Она шла напрямик. - Знаешь, сколько раз мы были вместе за эти полгода? Конечно, нет. Зато я подсчитала - тридцать семь. И ничего.
– Это еще ничего не доказывает. Бостоки жили вместе пять лет, усыновили ребенка, а потом она забеременела.
– Меня не интересуют ни Бостоки, ни странности жизни других Я думаю о нас с тобой. О тебе, наверно, даже больше, потому что знаю, как много для тебя значит иметь семью, детей. А факты говорят о том, что они вряд ли у меня будут. Вот так.
Она закусила губу. «Не надо раскисать. Говори только правду». Мери полезла в карман брюк, заметила, что глаза Рейкса следят за ней неотрывно, и вытащила конверт. - Прочти.
Он вынул письмо, посмотрел на обратную чистую сторону, будто промедление могло что-то изменить.
– Это от гинеколога из Плимута.
На листке было отпечатано:
«Сообщаю результаты Вашего посещения моей клиники. Вспомните, что шесть лет назад у Вас был довольно опасный аппендицит. Как я объяснил тогда Вашим родителям, пришлось осушить большой гнойник в брюшной полости. Во время операции был удален аппендикс, а также правый яичник и большая часть правой фаллопиевой трубы. Эти чрезвычайные меры мы применили, чтобы спасти Вашу жизнь. Я сожалею, но Ваши шансы на беременность при обычном зачатии весьма невелики…»
Рейкс положил письмо на колени и взглянул на Мери. Увидел, что она готова расплакаться, но борется со слезами. Его волной захлестнула жалость к ней и отчасти к самому себе, восхищение ее честностью, и он подумал, словно посмотрев на себя со стороны: «Если бы я знал, что такое любовь, и если бы на самом деле любил ее, то наплевал бы на это».
– Родители тебе ничего не сказали? - спросил он.
– Только намекали. Я тогда как раз заканчивала школу. Операция как-то не запомнилась, а родители, видимо, не хотели, чтобы я обо всем узнала.
– Диагноз еще нужно проверить.
– Хочешь убедиться?
– К чему ты клонишь?
– Энди, ведь мы с тобой знаем наши чувства друг к другу. Давай начистоту: главное для тебя - Альвертон и семья Рейксов. Тебе нужна женщина, способная заполнить дом твоими детьми. А я, наверно, не смогу это сделать.
– Ну что ж, придется рискнуть… - Рейкс встал, подошел к Мери, взял ее за руку.
– Я понимаю, как много значат для тебя дети, и считаю, что не могу просить тебя решиться на такой шаг.
– За кого ты меня принимаешь? За конюха, который ходит по стойлам и выбирает кобылу для скрещивания? Думаешь, я и знакомился с тобой с таким расчетом?
– Нет, не думаю. Ты тогда не загадывал так далеко вперед. Но сейчас все это перед тобой как на ладони: Альвертон, дети, двое мальчишек уезжают в Бланделл, как и все мужчины Рейксов. Думаешь, я не понимаю? Думаешь, не знаю, о чем ты размышлял тогда, сидя у реки?… Ты видел себя с сыном, рассказывал ему о премудростях рыбной ловли и преимуществах жизни в деревне, о которых тебе поведал еще отец.
– Ну что ж, если у нас не будет сына, так тому и быть. Я оросил твоей руки, и ты сказала «да». Так что же мне, по-твоему, теперь делать? - Он бросил письмо ей на колени. - Сказать: «Извините, но придется купить другую кобылу?» Да побойся Бога!