Тайны смутного времени

Всех родных и свойственников Годунова (семьдесят четыре семейства) погнали в ссылку. Настала очередь царской семьи… Князья Василий Голицын и Рубец-Мосальский вызвали дворян Молчанова и Шеферетдинова, которым дали недвусмысленный приказ. Те прихватили с собой трех дюжих стрельцов и отправились в дом Годунова.

Вдовствующую царицу удавили веревкой без особого труда. С Федором пришлось потруднее, он яростно сопротивлялся, но в конце концов оглушили дубиной и задушили. Его сестру Ксению не тронули – она никакой угрозы для нового царя не представляла, поскольку была женского пола и на трон взойти не могла ни в каком случае (разве что будучи вдовой царя). О ее дальнейшей судьбе ходят две версии: согласно одной, Ксения вскоре попала в постель к самозванцу и была потом отправлена в монастырь перед приездом Марины Мнишек; по другой, Ксению сразу же после убийства матери и брата постригли во владимирском монастыре под именем инокини Ольги.

Тела выставили напоказ, а народу объявили, что вдовая царица с сыном в отчаянии отравились ядом (именно тогда впервые и родилась печальная традиция, согласно которой последующие русские самодержцы то умирали от апоплексического удара табакеркой, то отдавали богу душу от желудочных колик после попадания в организм серебряной вилки…).

Собственно, есть и третья версия, по которой ядом отравились все трое – царица, Федор и Ксения, но принадлежит она автору книги «Мемориал путешествий» англичанину Джерому Горсею, долго жившему в России и уехавшему на родину после смерти Грозного. Сей джентльмен еще при жизни заслужил репутацию записного враля, краснобая и фантазера – настолько, что именно он, по достоверным данным, послужил Шекспиру прототипом Фальстафа…

Более весомы свидетельства другого иноземца, который еще не раз появится на страницах этой книги, – француза Жака Маржерета, командира пехотной роты «иноземного строя» при Годунове. (Искренне верившего, что Дмитрий – настоящий.) Маржерет приводит гораздо более правдоподобную версию: «Императрица, вдова покойного, и его сын Федор Борисович были, как считают, удавлены, но был пущен слух, что они отравились» [2].

Так закончилась история царствования Бориса Годунова – зятя Малюты Скуратова, потомка знатного татарского рода, первого «выборного» государя всея Руси. Его гроб вынесли из кремлевского Архангельского собора и вместе с останками жены и сына закопали за городом на простом заброшенном кладбище.

И вот тут-то вновь возник Симеон Бекбулатович, к тому времени – глубокий старик. Как уже говорилось, он «отчего-то» внушал боярам большие опасения, как возможный претендент на престол. Видимо, современники, в отличие от нынешних историков, отнюдь не считали старика «марионеткой» Грозного и «ненастоящим» царем. Симеона срочно постригли в монахи трудами Шуйского.

20 июня 1605 г. Лжедмитрий торжественно вступил в Москву, все население которой высыпало на улицы, сидело на крышах – даже церковных кровлях. Стояла прекрасная летняя погода, звонили все колокола, духовенство во главе с новым патриархом Игнатием шествовало с хоругвями и образами. Лжедмитрий ехал верхом, в золотом кафтане – тут поневоле припоминаются строчки Окуджавы, вот только эполеты не блестели, поскольку их тогда еще не успели выдумать…

Когда Лжедмитрий ехал по мосту в Китай-город, вдруг поднялся недолгий, но обильный пыльный вихрь, прямо-таки ослепивший людей, – это было некоторыми принято за дурное предзнаменование.

Одним из первых своих распоряжений Лжедмитрий велел, наконец, заплатить долги Ивана Грозного – как верный и почтительный сын…

Ровно столько полных суток Лжедмитрий Первый оставался властелином – с того дня, как триумфально въехал в Москву, до той ночи, когда в Кремль ворвались заговорщики.

Если охарактеризовать правление Лжедмитрия каким-то одним словом, лучше всего будет сказать – спокойное. Не отмеченное мало-мальски серьезными потрясениями и бунтами. Конечно, в лесах и на больших дорогах погуливали разбойники, а на юге буянили казаки, но это, по большому счету, были дела житейские, едва ли не будничные…

Царствование началось с милостей. Практически всех, кто был репрессирован при Годунове, вернули из ссылки, воротили конфискованное имущество, произвели в новые чины. Прямо-таки особое внимание (на свою беду) Лжедмитрий оказал роду Романовых, едва ли не сильнее остальных пострадавшему от Годунова. И очень быстро вернул из ссылки престарелого Симеона Бекбулатовича (почему-то как раз Лжедмитрий его не опасался вовсе, определенно полагая, что сам имеет на трон гораздо большие права…).

Реформы были обширными и толковыми. Даже ярый и непримиримый враг Лжедмитрия, голландский купец Исаак Масса в своих мемуарах вынужден был признать, что новые законы «безупречны и хороши».

Прежде всего новый царь объявил свободу торговли, промыслов и ремесел, отменив все прошлые ограничения. А вслед за тем уничтожил «всякие стеснения» тем, кто хотел выехать из России, въехать в нее или свободно передвигаться по стране. Сохранились свидетельства незаинтересованных лиц, англичан, писавших, что «это был первый государь в Европе, который сделал свое государство до такой степени свободным». И сохранились слова самого Лжедмитрия, предельно актуальные по сию пору: от свободной торговли, дозволенной всем и каждому, государство богатеет…

Многим вернули имения, отобранные еще Иваном Грозным. Иным князьям разрешили жениться, что было запрещено в свое время Годуновым – из опасения, что слишком много станет тех, в ком течет кровь Рюриковичей. Всем служилым людям вдвое увеличили жалованье, ужесточили наказания для судей за взятки и сделали судопроизводство бесплатным. В Россию стали во множестве приглашать иностранцев, знающих ремесла, которые могут оказаться полезными для Московского государства.

Кое в чем Лжедмитрий пошел даже дальше, чем его предшественники: при прежних царях высшее православное духовенство приглашалось в Боярскую думу лишь в исключительных случаях, но Лжедмитрий отвел патриарху и архиереям постоянные места в тогдашнем «сенате».

По воспоминаниям современников, двадцатичетырехлетний царь охотно председательствовал в думе, где не без остроумия быстро решал запутанные дела, а заодно не прочь был упрекнуть бояр в невежестве и предлагал съездить в Европу, чтобы подучиться там чему-нибудь полезному.

Очень важными были новые законы о холопстве. При Годунове человек, запродавший себя в холопы, «по наследству» «вместе с прочим имуществом переходил к наследникам своего хозяина, мало того, все его потомство автоматически становилось холопами. Согласно указу Лжедмитрия, эту практику отменили – со смертью господина холоп получал свободу, а запродаться в «кабалу» мог только сам, его дети оставались свободными. Кроме того, было постановлено, что помещики, не кормившие своих крестьян во время голода, не смеют более удерживать их на своих землях; а помещик, не сумевший изловить своего беглого крепостного в течение пяти лет, теряет на него все права.

Из воспоминаний практически всех, как дружелюбно настроенных к новому царю, так и заядлых недругов, встает человек, крайне напоминавший молодого Петра Первого – умный, живой, веселый и любознательный, охотно перенимавший европейские новшества, доступный и простой в обращении, сплошь и рядом ломавший замшелые традиции. Что примечательно, в отличие от истеричного и кровожадного Петра, Лжедмитрий был совершенно не жесток, временами заходя в доброте чересчур далеко, к своей же невыгоде.

Ярче всего это иллюстрирует случай с Шуйским. Вскоре же после венчания Лжедмитрия на царство наш прохвост, Василий Иванович Шуйский, развернул бурную деятельность: стал по ночам собирать доверенных лиц, главным образом из влиятельного московского купечества, убеждал их (с честными глазами, понятное дело), что новый царь – самозванец, намерен продать Русь полякам, уничтожить православную веру, а посему его следует побыстрее свергнуть.