Страница 61 из 63
Были ли шансы у противников большевиков победить в гражданской войне?
Крайне сомнительно. Нелепо и смешно считать, будто красные победили лишь благодаря «превосходству в военной силе» или «железной дисциплине». Для гражданской войны эти категории не имеют никакого значения. Когда нет фиксированной линии фронта, когда солдаты всех противоборствующих лагерей являются уроженцами одной страны – никакая «железная дисциплина» не способна повлиять на что бы то ни было. История гражданской войны пестрит примерами, когда красные части (не только полки, но и дивизии!), решив вдруг расплеваться с Советской властью, крайне легко приводили свои намерения в исполнение – в два счета вырезали комиссаров и чекистов (сколько там было тех и других? Горсточка по сравнению с вооруженной солдатской массой…) и уходили, куда заблагорассудится. Благо палитра не исчерпывалась красным и белым цветом – были еще махновцы, григорьевцы, антоновцы, прочие атаманы, просто воевавшие против всех на свете «зеленые»… То же самое, кстати, происходило и во всех других лагерях…
Причина в другом – у большевиков была идея, способная овладеть массами, а у их противников, всех, вместе взятых, таковой идеи не нашлось. Можно тысячу раз повторять, что идеи большевиков были ошибочными, неправильными, лицемерными, ложными, маскировавшими их истинные намерения… Не в том суть. Большевики смогли предоставить своим сторонникам идею – а их противники не смогли. Точка. Чрезвычайки и комиссары – дело десятое…
Имеет смысл подробно рассмотреть то, что творилось в стане Деникина и Врангеля. Потому что свидетель событий очень уж осведомленный и занимавший в белом движении довольно высокий пост – митрополит Вениамин был «епископом армии и флота» и членом врангелевского «совета министров»…
«Какими же принципами руководствовалось белое движение? …сознаюсь: у нас не было не только подробной политико-социальной программы, но даже самые основные принципы были не ясны с положительной стороны. Я и сейчас не помню каких-нибудь ярких лозунгов: а как бы я мог их забыть, если бы они были? А что помню, то было не сильно, не увлекало. Можно сказать, что наше движение руководилось скорее негативными, протестующими мотивами, чем ясными, положительными своими задачами. Мы боролись против большевиков – вот общая наша цель и психология… Что касается политического строя, то он был неясный, «не предрешенческий: вот покончить бы лишь с большевиками, а там «все устроится». Как? Опять Учредительное собрание, прежде разогнанное Железняковым? Нет! Об Учредительном собрании и не упоминалось. Что же? Монархия с династией Романовых? И об этом не говорилось, скорее этого опасались, потому что едва ли народные массы воротились бы к старому. Конституция? Да, это скорее всего. Но какая, кто, как – было неизвестно… Какие социально-экономические задачи? Тут было ясно: восстановление собственников и собственности. Ничего нового при генерале Деникине не было слышно…»
«…когда зашла речь о династии Романовых, генерал Врангель в последующем обмене мнениями бросил горячую фразу, которая страшно поразила даже его сотрудников-генералов:
– Россия – не романовская вотчина!»
«Мне показалось, что народ наш смотрит на дело совсем просто, не с точки зрения идеалов политической философии славянофилов и не по рецептам революционеров, а также и не с религиозной высоты догмата Церкви о царе-помазаннике, а с разумной практической идеи – пользы. Была бы польза от царя, исполать ему! Не стало – или мало – пусть уйдет! Так и с другими властями – кадетскими, советскими. Здоровый простой взгляд».
Иными словами, от большевиков слишком многие могли рассчитывать получить пользу. Которой не увидели от белых…
«Можно не соглашаться с большевиками и бороться против них, – писал Вениамин, – но нельзя отказать им в колоссальном размере идей политико-экономического и социального характера. Правда, они готовились к этому десятилетия. А что же мы все (и я, конечно, в том числе) могли противопоставить им со своей стороны? Старые привычки? Реставрацию изжитого петербургского периода русской истории и восстановление «священной собственности», Учредительное собрание или Земский собор, который каким-то чудом все разъяснит и устроит? Нет, мы были глубоко бедны идейно. И как же при такой серости мы могли надеяться на какой-то подвиг масс, который мог бы увлечь их за нами? Чем? Я думаю, что здесь лежала одна из главных причин всего белого движения – в его безыдейности! В нашей бездумности!»
На юге белые спохватились, наконец, провести земельную реформу, когда «Добровольческая Армия была разбита на всех фронтах и у белых остался лишь крымский клочок». Естественно, она была, по выражению Вениамина, «компромиссной и запоздалой» и ничего уже не могла спасти…
Ни о какой «идейности» Юденича нет и разговора. Колчак… Колчак повторил ход большевиков и их союзников, разогнав в Омске остатки Учредительного собрания. Сначала, в первые месяцы, он получил огромную поддержку сибиряков – Советская власть, подступившая было к сибирякам со своими «европейскими» догмами, которые за Уралом решительно не работали, была не просто свергнута в считанные дни: даже благонамеренные коммунистические историки употребляли гораздо более близкое к истине слово «пала». Сибирский паровой каток грузно покатился на запад, сметая жиденькие большевистские заслоны, и накал борьбы был такой, что солдаты двадцатидевятилетнего колчаковского генерала Пепеляева взяли Пермь фактически в штыки – голодные, необмундированные, почти не имевшие патронов и артиллерийской поддержки…
Но вот потом Сибирь отвернулась от Колчака – опять-таки в считанные недели. Когда пропитанный кокаином адмирал взялся восстанавливать в Поволжье старое помещичье землевладение, от него моментально ушли татары, башкиры, черемисы. Когда в Сибири началась волна реквизиций и прямого террора, там без малейшего участия большевиков возникли партизанские армии в десятки тысяч человек, сражавшиеся не «за красных», а всего-навсего против Колчака. (Потом многие из партизанских командиров с тем же талантом и размахом будут сражаться против красных, а другие, подобно Щетинкину и Кравченко, как-то очень уж быстро погибнут, но это другая история…) Именно это масштабнейшее партизанское движение, а не потуги бездарного Тухачевского, и обеспечили поражение Колчака.
Кстати, барон Будберг, занимавший высокий пост в гражданской администрации Колчака, в своих мемуарах опровергает укоренившееся представление о том, что слово «большевизм» непременно должно быть связано с прилагательным «красный». Будберг утверждает, что нельзя забывать и о «белых большевиках» – атаманах вроде Семенова и Анненкова, ничуть не уступавших «красным большевикам» в пренебрежении законностью и порядком, в методах расправы с противниками и просто инакомыслящими…
И, разумеется, не стоит принимать серьезно утверждения об интервенции иностранных войск в Россию.
По большому счету, не было никакой интервенции. Все три прибалтийских карлика, провозгласив независимость, чуть ли не мгновенно сговорились с большевиками и в обмен на гарантии с их стороны разоружили на своей территории белогвардейские части (потом, в тридцатые, карлики жестоко расплатятся за прошлое, но их жалкий писк ни в ком уже не встретит поддержки и понимания…).
Немцы, правда, вооружали и экипировали Краснова, но это было каплей в море.
Англичане высадились в Архангельске отнюдь не для борьбы с большевиками, а для того, чтобы прибрать к рукам огромные склады вооружения и армейского имущества, которые большевики могли, по мнению англичан, передать немцам. И приплыли бритты в Архангельск… по приглашению тамошнего Совета (за что потом большевики расстреляли его председателя). После капитуляции Германии англичане преспокойно снялись с якоря и уплыли, предав белое движение на Севере.
Аналогичным образом держались и финны – перерезав собственных красных, в дальнейшем озаботились лишь охраной своих рубежей, не сделав ни малейших попыток помочь реально белой гвардии. За что и поплатились потом советским вторжением и потерей изрядного куска территории.