Страница 16 из 116
Критика касалась не основного, а второстепенного. Она сводилась к указаниям на то, что ЦК не связался с провинцией, и деятельность его проявлялась главным образом в Петрограде. Упрёк в оторванности от провинции не лишён основания. Но не было никакой возможности охватить всю провинцию. Упрёк, что ЦК фактически превратился в Петербургский комитет, справедлив отчасти. Это так. Но здесь, в Петрограде, куется политика России. Здесь руководящие силы революции. Провинция реагирует на то, что делается в Петрограде. Это объясняется, наконец, тем, что здесь Временное правительство, которое сосредоточивает в своих руках всю власть, здесь ЦИК, как голос всей организованной революционной демократии. С другой стороны, события бегут, идёт открытая борьба, нет никакой уверенности, что существующая власть завтра же не слетит. При таких условиях ждать, когда наши друзья из провинции выскажутся, было немыслимо. Известно, что ЦИК решает вопросы революции, не дожидаясь провинции. У них в руках весь правительственный аппарат. Д. у нас? У нас аппарат ЦК. Но аппарат ЦК, конечно, слаб. И требовать от ЦК, чтобы он не предпринимал никаких шагов, предварительно не опросив провинции, значит требовать, чтобы ЦК шёл не впереди, а позади событий. Но это был бы не ЦК. Только при том методе, которого мы придерживались, ЦК мог продержаться на высоте положения.
Были упрёки частного характера. Товарищи говорили о неудаче восстания 3—5 июля. Да, товарищи была неудача, но это было не восстание, а демонстрация. Эта неудача объясняется разрывом фронта революции в связи с изменническим поведением мелкобуржуазных партий эсеров и меньшевиков, повернувшихся спиной к революции.
Тов. Безработный говорил, что ЦК не постарался наводнить Петроград и провинцию листовками с разъяснениями событий 3—5 июля. Но наша типография была разгромлена, и не было никакой физической возможности отпечатать что-либо в других типографиях, гак как это грозило типографиям разгромом.
Дело, всё же, обстояло здесь не так плохо: если в одних кварталах нас арестовывали, то в других нас встречали с приветом и с необыкновенным подъёмом. И сейчас настроение питерских рабочих превосходное, престиж большевиков велик.
Я хотел бы поставить ряд вопросов.
Во-первых, как мы должны реагировать на клевету на наших вождей. В связи с событиями последнего времени необходимо составить манифест ко всему народу с выяснением всех фактов, для чего следует избрать комиссию. И этой же комиссии, если вы её изберете, я предлагаю издать воззвание к революционным рабочим и солдатам Германии, Англии, Франции и т.д. с информацией о событиях 3—5 июля, где мы должны заклеймить клеветников. Мы — самая передовая часть пролетариата, мы несём ответственность за революцию, мы должны сказать всю правду о событиях и разоблачить гнусных клеветников.
Во-вторых — об уклонении Ленина и Зиновьева от явки в “суд”. В данный момент всё ещё неясно, в чьих руках власть. Нет гарантии, что, если они явятся, они не будут подвергнуты грубому насилию. Другое дело, если суд будет демократически организован и будет дана гарантия, что не будет допущено насилие. На вопрос об этом нам отвечали в ЦИК: “Мы не внаем, что может случиться”. Следовательно, пока положение ещё не выяснилось, пока ещё идёт глухая борьба между властью официальной и властью фактической, нет для товарищей никакого смысла являться в “суд”. Если же во главе будет стоять власть, которая сможет гарантировать наших товарищей от насилий, они явятся.
Товарищи!
Вопрос о политическом положении России есть вопрос о судьбах нашей революции, о её победах и поражениях в условиях империалистической войны.
Уже в феврале стало ясно, что основными силами нашей революции являются пролетариат и крестьянство, переодетое ввиду войны в солдатские шинели.
Случилось так, что в борьбе с царизмом в одном лагере с этими силами, как бы в коалиции с ними, оказались ещё другие силы — либеральная буржуазия и союзный капитал.
Пролетариат был и остаётся смертельным врагом царизма.
Крестьянство верило пролетариату и, видя, что ему не получить земли без свержения царизма, пошло за пролетариатом.
Либеральная буржуазия разочаровалась в царизме и отошла от него, ибо царизм не только не завоевал ей новых рынков, но не сумел удержать даже старых, отдав Германии 15 губерний.
Союзный капитал, друг и доброжелатель Николая II, “принуждён” был также изменить царизму, ибо царизм не только не обеспечил ему желанного “единства фронта”, но явно готовил ещё сепаратный мир с Германией. Таким образом царизм оказался изолированным. Этим, собственно, и объясняется тот “поразительный” факт, что царизм так “тихо и неслышно скончался”.
Но силы эти преследовали совершенно различные цели.
Либеральная буржуазия и англо-французские капиталисты хотели проделать в Россиималую революцию, вроде младотурецкой, для того, чтобы, подняв воодушевление народных масс, использовать его для большой войны, причём власть капиталистов и помещиков осталась бы в основе непоколебленной.
Малая революция для большой войны!
Рабочие и крестьяне добивались, наоборот, коренной ломки старого уклада, того, что называется у нас великой революцией, с тем чтобы, опрокинув помещиков и обуздав империалистическую буржуазию, окончить войну, обеспечить дело мира.
Великая революция и мир!
Это коренное противоречие и легло в основу развития нашей революции, в основу всех и всяких “кризисов власти”.
“Кризис” 20—21 апреля является первым открытым выражением этого противоречия. Если в истории этих “кризисов” успех каждый раз оказывался пока что на стороне империалистической буржуазии', то это объясняется не только организованностью фронта контрреволюции во главе с кадетской партией, но прежде всего тем, что колеблющиеся в сторону империализма соглашательские партии эсеров и меньшевиков, пока ещё ведущие за собой широкие массы,— ломали каждый раз фронт революции, перебегали в лагерь буржуазии и создавали таким образом перевес в пользу фронта контрреволюции.