Время игры

Наоборот.

Необходимо всей душой и сердцем уверовать, что я – это именно тот парень, неважно как, пусть будет – чудом, но добившийся придуманной цели, а отнюдь не нынешний, с истрепанными нервами и омраченной совестью стареющий авантюрист.

Скорее всего – это тоже очередная глупость, наивная попытка вырваться из пут навязанной кармы, или, что вероятнее, – ею же предписанный шаг, но – кто его знает?

Вдруг да и получится? Если даже Держатели Мира и умеют отслеживать мои деяния, но, может быть, не с микронной точностью? Может быть, примут за истину внешнюю, тщательно подготовленную и замотивированную фабулу?

В любом случае – хуже не будет.

Поправив сырую от непрекращающейся туманной мороси капитанскую фуражку, я перепрыгнул с бетонного волнолома на выдраенную до чистоты операционного стола палубу.

Со странным в моем возрасте и положении волнением прошел вдоль левого борта в корму, касаясь ладонью полированного планшира, втугую выбранных вант и прочих деталей стоячего и бегучего такелажа.

Романтика, однако. Скоро эти снасти развернут над морем все свои фоки, гроты, кливера и стаксели – две тысячи квадратных метров дакроновых парусов, и полетит наш «Призрак», подобно клиперу-винджаммеру1, в самые что ни на есть Южные моря. Где наверняка сохраняется еще почти весь антураж незабвенного XIX века, и, если присмотреться, можно различить на волнах следы кильватерных струй тех давно исчезнувших кораблей, о которых писали Стивенсон, Мариотт et cetera…

Ни на палубе, ни на мостике не оказалось вахтенного, что меня несколько удивило.

Впрочем…

За последнее время в мире случилось столько всяких странностей, что даже факт нерадивого отношения к службе биоробота, ни на какие вольности не способного по определению, меня почти не взволновал.

Потом разберемся.

Я сначала поднялся на крыло ходового мостика, приподнятого над крышей кормовой надстройки, еще раз, теперь уже сверху оглядел палубу яхты, пока еще носящей свое исконное имя «Камелот», данное ей при закладке.

Строилась она для одного из принцев или герцогов королевской крови на верфях Глазго, но что-то там у них не сложилось с финансами, и яхту перекупила леди Спенсер, чтобы эффектным жестом преподнести ее в подарок лично мне.

Формально это был знак благодарности за спасение от ее же бывших начальников на Валгалле, но я испытывал сильное подозрение, не есть ли это очередной изящный и тонкий ход в давно уже разыгрываемой между нею и мной партии странной игры, смахивающей одновременно на шахматы, преферанс и покер.

Подарок, от которого нельзя отказаться и который, будучи принят, неизбежно на какое-то время выведет меня за скобки происходящего. Я давно и страстно мечтал поплавать под парусами в Южных морях – теперь мечта стала реальностью.

… Два, три месяца, а то и полгода продлится это путешествие, и со мной уйдут Ирина и Шульгин. Грубо говоря, с доски убирается ферзь, ладья, слон, а из прикупа – туз с королем. Что на этом надеется выиграть Сильвия – пока не ясно, но сам факт налицо. Что ж, я всегда рад пойти ей навстречу…

А яхта была хороша, хотя, в стиле корабельной архитектуры начала века, ее палуба излишне, на мой взгляд, загромождена раструбами машинных вентиляторов, шлюпбалками, сходными тамбурами люков и прочим судовым оборудованием.

В центре, между фок– и грот-мачтой, возвышалась высоченная медная, надраенная до самоварного блеска дымовая труба. По-своему красиво, хотя и нелепо, если знать, что под этой трубой вместо паровой машины Никлосса тройного расширения установлены две мощные и легкие турбины по тысяче лошадиных сил каждая.

И вообще внешний облик «Камелота» – только видимость, декорация. Воронцов с Левашовым, усовершенствовав методику создания дизель-электрохода «Валгалла» из древнего парохода «Мавритания», и здесь произвели аналогичные манипуляции.

Оставаясь внешне прогулочной яхтой начала века, «Призрак» (так он станет называться вскоре) прочностью корпуса не уступал линейному ледоколу, а скоростью (на турбинах, конечно, а не под парусами) – современному эскадренному миноносцу.

И после выхода в океан, подобно рейдеру времен минувшей войны, он сбросит всю эту маскировку вместе со ставшим чужим именем, станет наконец истинным кораблем нашей юношеской мечты.

Дождь продолжал сыпаться с низкого хмурого неба, туман цвета махорочного пепла скрывал не только стоящую двумя кабельтовыми мористее «Валгаллу», но и совсем близкий берег. Я поежился от вдруг скользнувшей с полей фуражки за поднятый воротник плаща холодной струйки и начал спускаться по широкому дубовому трапу вниз, в сухое тепло корабля.

«Призрак» готов к походу. К очень далекому походу. Чтобы здесь, в России, в Европе, об Андрее Новикове просто забыли.

Все.

Враги и друзья. И тем и другим станет легче, если он прекратит свою деятельность дрожжевого грибка, зачем-то вброшенного в и без него не слишком спокойный мир.

Тем лучше. У меня свои планы, у друзей, у Сильвии – свои. И Сашка вовремя решил ситуацией воспользоваться. В итоге – все довольны, все смеются…

Еще я вдруг понял – как же они все, мои друзья, от меня устали.

Я этого никогда не хотел, но так все время выходило. Я им навязывал, возможно и без умысла, свои идеи, свои взгляды на мир, психологию, которую считал для всех подходящей.

И не улавливал самого простого: то, что я считал благом для всех, со стороны выглядело совсем иначе.

Я им всем ужасно надоел. Моя правота стала чем-то противоположным. Так бывает почти всегда в подобных ситуациях. Или неформальный лидер должен превратиться в диктатора типа Сталина и поубивать всех своих прежних соратников, или – просто отойти в сторону.

Что я и делаю.

Хотя, видит бог, никогда я не воображал себя хоть чем-то лучше других.

Чувства, которые мною владеют сейчас, – и смутная тоска, и облегчение, как у солдата, уходящего с передовой в тыл, допустим, в отпуск, и мысль – а не трусость ли это?

Да, о трусости я задумывался. Трусость не в банальном смысле, а как бы в высшем каком-то.

Короче, сначала это я смертельно устал, а уж потом – мои друзья от меня.

Устал от всего, но прежде всего от добровольно принятой на себя ответственности за «судьбы мира», как бы высокопарно это ни звучало.

Хотя скорее всего ничего я на себя не принимал, а просто плыл по течению, более или менее осознанно совершая те или иные действия, причем стараясь, чтобы они не слишком сильно расходились с некими принципами, нравственным императивом, если угодно, который сам же для себя и установил…

На трапе меня вновь охватило чувство, будто я по памяти восстанавливаю когда-то написанный, но потом утерянный текст. Все точно так же, но все же немного не так.

Нервы действительно ни к черту стали. Непосильную я взвалил на себя тяжесть и тащу вот уже почти два года, все чаще и чаще недоумевая, на кой черт мне все это сдалось.

Одновременно понимая, что ни выбора, ни выхода у меня не было ни в каком варианте.

Если не с первого дня встречи с Ириной, то уж с ее телефонного звонка февральским вьюжным днем восемьдесят четвертого года – точно. Как на велосипеде без тормозов вниз по крутому горному серпантину. Крепче держи руль и уповай, что спуск когда-нибудь кончится и не появится из-за ближайшего поворота разобранный мост…

Кают-компания, куда я вошел, занимала почти треть объема жилой палубы, от бизань-мачты до кормового балкона. Что естественно – именно здесь нам придется проводить большую часть свободного времени.

Каюты, пусть и комфортабельные, предназначены в основном для сна. Или – если появится потребность в уединении. А здесь у нас будет и столовая, и библиотека, и музыкальный салон – одним словом, в сухопутном понимании аналог аристократического клуба, сосредоточенного в единственном помещении площадью около пятидесяти квадратных метров.

Слегка заваленными внутрь, обшитыми светлым деревом бортами, бронзовой отделкой иллюминаторов, панорамным, с частыми переплетами окном, выходящим на кормовой балкон, старинными лампами в кардановых подвесах кают-компания напоминала адмиральский салон на парусном фрегате прошлого века.

1

Винджаммер (выжиматель ветра) – жаргонное название наиболее быстроходных клиперов второй половины XIX века. Например, «Катти Сарк», «Флайнинг Спур», «Чаллиндж»...