Разведка боем

– Ты вздремнуть не хочешь? – угадал его настроение Шульгин. – Еще всю ночь крутиться, и день будет долгим.

– Не тянет. Разлей еще грамм по сто. Так посидим, расслабимся. Похожая ночь вспоминается, на целине. Я еще курсантом был. С одной девчонкой тоже так вот на кургане сидели.

– Ну и? – с интересом спросил Шульгин.

– Ну и ничего. «Киндзмараули» из горлышка пили. Его там в сельпо навалом было, и никто не брал.

Простившись с Сашкой и генералами, Берестин проехал более пятидесяти километров на юг, вывел свою колонну в заранее намеченном месте на берег Днепра. Грузовики оставили здесь, а четырьмя БТРами за три рейса на правобережье переправились сто человек рейнджеров с необходимым снаряжением.

За следующие полтора часа отряд поднялся на сорок километров к северу и незадолго до рассвета занял позиции, господствующие как по отношению к противоположному, низменному берегу Днепра, так и к тыловым позициям красных войск.

Сражение началось в десять минут седьмого. День обещал быть жарким в обоих смыслах.

В бледно-голубом утреннем небе лопнули, расплываясь желтоватыми облачками, первые шрапнели. Затрещали далекие пулеметные очереди, по огромной дуге боевого соприкосновения белых и красных частей хлопали винтовочные выстрелы, гулко рвались снаряды полевых пушек.

По понтонной переправе двинулись на левый берег густые колонны красной пехоты. Направление главного удара Эйдемана наметилось еще вчера – силами четырех дивизий он начал наступление в районе Черненька – Большие Маячки. Введя в бой свои главные силы, он вполне мог надеяться к исходу дня сломить сопротивление Слащева, разрезать белый фронт надвое и выйти на оперативный простор. От Перекопа и крымских перешейков их отделяло меньше сотни верст. Жуткий соблазн для большевистского командования – в три дня закончить невыносимо затянувшуюся войну.

Берестин продолжал наблюдать. Над его окопом была натянута маскировочная сеть, подпоручик с радиостанцией ждал приказа. В соседней ячейке устроился капитан Басманов, которому и предстояло начать акцию реванша. Оттуда доносились обрывки слов, тоже посверкивали стекла оптики.

Сражение разворачивалось классически. Как в кино. Колонны красных войск, силами не менее пятнадцати тысяч штыков, почти не встречая сопротивления, быстрым шагом, иногда переходя на бег, продвигались вдоль чаплинской дороги.

По самому шоссе пылили, угрожающе шевеля пулеметными стволами, двухбашенные броневики, не меньше дивизиона, скакали на рысях конные батареи, за ними телеги со снарядами. Фланги наступающих войск прикрывали конные разъезды. Слева и справа от главных сил, теряясь в жаркой солнечной дымке, веером расходились пешие и конные отряды. Совсем далеко, за пределами видимости, все чаще и яростнее била артиллерия.

По всем теоретическим канонам, если исходить из численности и дислокации войск, а особенно из справедливости того дела, за которое сражались героические рабоче-крестьянские полки, белогвардейцам следовало бы сейчас начать планомерное отступление, переходящее в паническое бегство.

Очень это красиво смотрелось в свое время на цветном широком экране (кажется, в 1962 году, в фильме «Хмурое утро»), когда белые офицеры, непременно в новенькой, почти парадной форме, при орденах и с сигарами в зубах (откуда же сразу сигар столько набрали?), попытавшись испугать революционных бойцов психической атакой, вдруг попали под шквальный огонь красных батарей и в панике разбегались по голой степи, сотнями падая в красивых фонтанах взрывов. На самом же деле даже дураку, а не только кадровому офицеру, должно было быть ясно, что единственный в подобном случае тактически грамотный выход – развернуться в редкую цепь и взять батарейцев на штык. И любой подпоручик знал это с первого курса училища. Со ста или двухсот метров тут и делать нечего. Самая легкая пушка – не пулемет, против отважной и обученной пехоты она беззащитна.

Но пацаны в зале кричали «ура», свистели в два и четыре пальца, а потом расходились из кинотеатра, довольные торжеством справедливости. Ну, бог им судья, тем сценаристам и режиссерам. Сталинские и ленинские премии дороже абстрактно понятой правды жизни. Хотя Берестину, как человеку, самому не чуждому искусства, всегда было интересно – а вот Алексей Толстой, граф и великий советский писатель, он как, искренне писал то, что написал, или, наслаждаясь немыслимыми для других в советской стране благами жизни, полученными от страшного режима, утонченно издевался над заказчиками и потребителями своей эпопеи? Особенно Берестина занимала та сцена, где сначала Рощин спасает переодетого в белогвардейскую форму Телегина, а потом тот, в свою очередь, собирается сдать в ЧК Рощина, заподозрив в нем белого шпиона. Так вот, искренне ли Толстой восхищался «новой моралью» Телегина, или таким образом замаскировал свое к переметнувшимся на красную сторону офицерам презрение?

Но сейчас обстановка на театре сражения выглядела несколько иначе. Редкие цепи белых, отстреливаясь, отходили на заранее намеченные рубежи. Несколько полевых батарей, оставленных для прикрытия, вели беглый огонь картечью. Время от времени отступающие слащевские полки переходили в контратаки, отбрасывали наиболее вырвавшиеся вперед красные части и снова начинали медленное, планомерное отступление. Какие-то фазы боя Берестин видел отчетливо сквозь стекла стереотрубы, какие-то просто угадывал в дрожащем солнечном мареве. Заметно было, что основной успех красные планируют на левом фланге, куда торопливо сворачивали двигающиеся через два наплавных моста колонны полков Латышской и 51-й дивизий. Против восьми полков корпуса Слащева на левый берег уже переправилось 18 красных, и движение не прекращалось, а на очереди уже теснились для выхода на мосты еще несколько легких батарей.

«Вот он, мой Аркольский мост, – с яростным весельем подумал Берестин. – Не дали в сорок первом войну выиграть, так я вам сейчас покажу…»

Прославленный советской литературой бывший царский подполковник Карбышев очень грамотно организовал оборону каховского плацдарма. Не учел он только одного – что четыре шестидюймовые батареи красных, расположенные на господствующих высотах правобережья, южнее Берислава, могут быть захвачены с тыла. Пока что они без суеты и торопливости открыли огонь на больших углах возвышения. Их снаряды ложились за пределами видимости и, наверное, должны были предотвращать маневр резервами в глубине обороны белых.