Под позолотой кровь

Из всех возможных профессиональных милицейских качеств старший лейтенант милиции Игорь Иванович Мусоргский имел только одно – предчувствие возможных неприятностей. Но именно из-за своей исключительности, это качество у Мусоргского было развито необыкновенно сильно. И сейчас упорно подавало старшему лейтенанту сигналы тревоги.

Наблюдатель

– А теперь Мусор будет ждать пока менты приедут, – констатировал женский голос за спиной Гаврилина. Гаврилин вздрогнул. День у него выдался действительно необычный.

Вначале он видит блондинку, способную одним движением свести с ума, а теперь прямо у него за спиной звучит голос, способный увести за собой хоть на край света. Глубокий, довольно низкий голос, не отливающий серебром, а, скорее…

Что конкретно «скорее» Гаврилин придумать не смог. Ему и в обычных условиях плохо давались комплименты. Гаврилин чувствовал себя полным идиотом, когда, глядя в глаза женщине, был вынужден бормотать что-нибудь на тему ножек, глазок и сильного желания прикоснуться губами к ароматному бутону ее губ. На счастье, попадались на его пути женщины к особой романтике не склонные и способные распознать необходимый комплимент в движении его взгляда от колен к лицу через бедра и грудь.

Но этот голос… Этот голос привел Гаврилина в состояние странного возбуждения. Даже легкая хрипотца в голосе не заставила думать о курении, а напоминала прерывистое возбужденное дыхание.

Гаврилин продолжал смотреть на милиционера, бесцельно бродящего между столиками и время от времени вытирающего лицо носовым платком, но думать мог только об этом голосе за спиной.

Его обладательница стояла всего в нескольких сантиметрах от Гаврилина, и тот лихорадочно выбирал одно из двух: обернуться и попытаться завязать знакомство, рискуя увидеть крокодила в юбке, или сохранить иллюзию прекрасного и всю жизнь корить себя за нерешительность. Тут было еще несколько проблем.

Где-то краем сознания Гаврилин продолжал ощущать себя исполняющим ответственное задание, но этот край становился все меньше и меньше. С другой стороны, если бы Гаврилин решился познакомиться с этой сиреной, то нужно было срочно придумывать повод для знакомства, достаточно оригинальный, чтобы не быть скучным, и, вместе с тем, ясно дающий понять незнакомке, что она произвела неизгладимое впечатление, и с ней хотят познакомиться.

Пока Гаврилин разрывался между остатками чувства долга и желанием, его плеча коснулась рука, и тот же голос, уже несколько тише, но от того еще более волнующе, спросил: «Простите, молодой человек, который сейчас может быть час?».

Вот теперь еще и рука. Это просто какой-то кошмар. Не может обычный человек выдержать столько всего сразу. Гаврилин медленно поднимал левую руку с часами к лицу, а краем глаза пытался рассмотреть пальцы, лежащие на своем плече. Искры от этих пальцев не разлетались, но плечо стало покалывать, как от электрического разряда. «Попрут меня со службы,» – обреченно подумал Гаврилин и обернулся.

Так стало еще хуже. Если перед этим Гаврилин чувствовал себя раздвоенным, то теперь это чувство прошло. Гаврилин понял: все происходящее его просто не интересует. Убийство, жара, потный старший лейтенант преклонного возраста, труп в дверях павильона, увлеченные пересуды зевак – все это разом стало неважным и неинтересным. Более того, даже возможное увольнение со службы вдруг показалось не столь уж кошмарным.

– Половина первого, – выдавил из себя Гаврилин. Он обернулся довольно резко, но пальцы с его плеча не исчезли. В голове Гаврилина вяло щелкнул автомат по составлению словесных портретов, но дальше констатации длинных русых волос, овального лица и роста около метра семидесяти дело не пошло. «Спасибо!» – пальцы неторопливо и будто бы даже с сожалением скользнули с плеча Гаврилина.

Темные очки не позволили рассмотреть выражение глаз собеседницы, но Гаврилин готов был поклясться, что глаза эти скользнули по его лицу, шее, груди, ниже, немного задержались там и снова вернулись к лицу.

– Жарко сегодня, – неожиданно для себя сказал Гаврилин.

– Не нужно стоять на самом солнцепеке.

– Не нужно, – согласился Гаврилин, – но ведь интересно, что дальше будет.

– А ничего дальше не будет. Сейчас приедут менты и всех отсюда разгонят.

В голосе женщины звучала уверенность. Гаврилин не стал уточнять, чем такая уверенность вызвана. Он ругал себя в душе последними словами за то, что не надел темные очки. Теперь приходилось рассматривать собеседницу украдкой. А она наблюдала за муками Гаврилина с легкой улыбкой.

Явно местная. Приезжие в такое время должны быть на пляже. Кроме этого – загар ровный, но не очень яркий. Как и все местные жители, она ходит на пляж не так часто и пролеживает на солнце гораздо меньше времени по сравнению с приезжими. Тем нужно торопиться, а местным море уже не кажется таким экзотичным. Кроме этого, у ее ног стояло пустое мусорное ведро. Курортники же столь низменными делами не занимаются.

– Неужели так интересно посмотреть, что здесь будут делать менты? – выдержав небольшую паузу, спросила дама.

– Ну… – нейтрально протянул Гаврилин.

– Это ваше «ну» можно расценить, как «очень интересно». Но стоять на такой жаре – вредно для здоровья. Вы поставили меня просто в безвыходное положение. Есть только один способ удовлетворить и вас, и меня.

– Ч-что? – не понял Гаврилин.

– Есть единственный способ одновременно удовлетворить ваше любопытство и мое желание спасти вас от солнечного удара, – дама откровенно наслаждалась растерянностью Гаврилина, – окна моей квартиры выходят прямо сюда. Если вы поможете донести ко мне домой ведро, то я предоставлю вам самое лучшее место возле окна. И если вы попросите, даже смогу предоставить стакан чего-нибудь холодного.

Не дожидаясь ответа Гаврилина, она повернулась и неторопливо двинулась в сторону ближайшей пятиэтажки.

Как идет! Шаг от бедра, тело движется с тягучей истомой, и каждое движение ее бедер звоном отдается в голове у Гаврилина. В теле мужчины есть два жизненно важных органа – голова и член, вспомнил старую шутку Гаврилин. И самой большой недоработкой Господа является то, что одновременно пользоваться этими жизненно важными органами мужчина не научится никогда. Осознав всю глубину своего падения, Гаврилин поднял с земли ведро, оставленное незнакомкой, и, надеясь, что идет не слишком быстро, пошел к дому.

За спиной раздался невнятный крик. Гаврилин не оборачиваясь дошел до подъезда, возле которого стояла обольстительница.

– Там что-то мент раскричался.

– Это не мент, – сказала дама, – это мусор.

Палач

Даше было плохо. Ее колотил озноб, и тело выгибала судорога. Дыхание стало прерывистым и хриплым. Она уже не пыталась прикоснуться к Палачу и не просила его. Она ждала, и Палач знал, чего ей стоило это ожидание.

Всякий раз после очередного убийства Дашу охватывало такое возбуждение, и был только один способ это возбуждение снять.

Нужно было торопиться. Каждая секунда задержки приносила Даше новые мучения. Каждое ее дыхание было стоном. Она крепко сжала кулаки. Потом на ладонях будут следы от ногтей, и следы эти сойдут не сразу.

Палачу как-то намекнули, что Даша может подвести всех. Палач ничего не ответил. Когда к этому разговору вернулись снова, Палач спокойно взглянул в глаза собеседника и тихо поинтересовался, имеет ли он право сам выбирать оружие для выполнения заданий. И так же тихо попросил рассматривать Дашу, как свое оружие. И люди еще раз продемонстрировали свою слабость перед оружием – разговоры прекратились.

Странно. Палач старался не задумываться о своих отношениях с Дашей, но иногда в голову его приходило недоуменное осознание того, что с точки зрения Даши он – единственный человек, которому можно доверять. Лишь он один относился к Даше как к человеку. У нее однажды вырвались такие слова. Палач не засмеялся тогда, но было действительно странным ожидать человеческого отношения от того, для кого само слово «человек» было синонимом ненадежной грязи.