Страница 6 из 19
2
– Команда-а-а, разой-дись!
Четкий строй слегка вздрогнул и потерял свою безупречную четкость. И сразу стало видно, что стоящие в строю люди никакие не военные. Одеты они были довольно разношерстно: одни – в короткие туники, другие – в принятые среди горцев Атлантора бешметы и жилеты, а кое-кто щеголял в горгосских и венетских нарядах. У большинства за плечами висели туго набитые мешки, когда-то, вероятно, выглядевшие абсолютно одинаковыми, но с тех пор успевшие изрядно пообтрепаться и обрасти разноцветными заплатами и шрамами грубой штопки, а у ног некоторых стояли слегка пооббитые морские рундучки. Впрочем, пока эти люди стояли в строю, вся эта разношерстность совершенно не резала глаз, ее затмевала четкость линий коротко остриженных затылков, вскинутых подбородков и разведенных на строго выверенное расстояние носков.
Хотя отданная команда предписывала разойтись, большинство людей остались на своих местах, только развернулись друг к дружке. Кое-где вспыхнул разговор, кто-то достал кисеты с «чихальником», кто-то – фляги. Этих людей связывало слишком многое, чтобы вот так сразу выкинуть последние пять лет своей жизни и разбежаться в разные стороны. Корпус дал им очень многое: силу, уверенность в себе, гордость, а некоторым и шанс начать жизнь сначала. Недаром в Корпусе было очень много людей, которые после «давильного чана» меняли свои имена на прозвища. Как видно, имена эти стоили того, чтобы их навсегда забыть. Но дело было не только в этом. Корпус… это было что-то особенное, эта была жизнь. Жизнь трудная, наполненная свистом стрел, многосуточными маршами, тяжкой работой, но жизнь, в которой каждый из них мог быть полностью уверен в том, кто с ним рядом, в том, кто стоит с ним спина к спине. Бывший раб или портовый нищий, которые раньше, заслышав свист бича надсмотрщика или топот портовой стражи, тут же спешили забиться в самую узкую щель, моля всех известных богов, чтобы на этот раз беда обрушилась на кого-то другого, только не на него, теперь, спустя пять лет, знали, что есть на свете люди, с которыми они примут все – и бич, и меч врага, и мор… потому что: «Мы заботимся о Корпусе, Корпус заботится о нас».
– Ба-а-а, никак Кремень?
Крепкий невысокий мужчина со слегка кривоватыми ногами и ежиком седоватых волос обернулся на голос:
– А, это ты, Булыжник… Давненько не виделись. Подошедший ухмыльнулся:
– Да почитай с самого «давильного чана». А ты, я вижу, до сержанта дослужился. – Он показал кивком на пятно на левом плече, своей формой напоминавшее сержантский шеврон. Пятно явственно выделялось своей яркостью на выгоревшем фоне.
Тот, кого назвали Кремнем, усмехнулся в ответ:
– Ты, я гляжу, тоже. – И он кивнул на точно такое же пятно на левой стороне груди товарища; такое расположение показывало, что обладатель сержантского шеврона служил во флоте. – Ты тоже в этой партии? И как, уже надумал, куда двинуть?
Булыжник вытянул губы трубочкой, отчего его лицо приняло задумчиво-лукавое выражение:
– Кто знает, кто знает… – Он помедлил. – Ты как, все еще со зверем?
Кремень помрачнел и несколько секунд стоял молча, видимо вспоминая что-то неприятное, потом вновь поднял глаза на собеседника:
– И да, и нет. Коготь… его зарубили. Но я выдрессировал щенка из его последнего помета. Его зовут Джуг.
Булыжник удовлетворенно кивнул:
– Я на это надеялся.
Кремень нахмурился, но служба в Корпусе в первую очередь приучает к сдержанности, поэтому он нарочито ленивым движением потянулся к висящему на поясе кисету с размятыми сушеными листьями «чихальника», захватил горсть, неторопливо скатал шарик, засунул в левую ноздрю, втянул воздух, на мгновение замер… и оглушительно чихнул. Бывший сержант Булыжник наблюдал за его манипуляциями с кривой усмешкой.
– Ну что, так и будем стоять? Или все-таки пойдем пропустим по кружечке? – наконец выдавил из себя Кремень.
Булыжник рассмеялся:
– Когда это сержант-ветеран отказывался от доброго пойла? Таверна «Рыбий коготь» ничем не отличалась от таких же таверн, частой сетью облепивших порты и рыночные площади – закопченный потолок, длинные столы с лавками вдоль стен, очаг с вертелом и короткая стойка для тех, кто зашел лишь пропустить стаканчик-другой. Только она была немного почище, лавки и столы были покрыты кое-какой резьбой, а стоявшие на стойке стаканы и кружки выглядели (в отличие от большинства таких же заведений, где подобные предметы использовались до тех пор, пока не протирались до дыр) почти новыми. Два ветерана уселись у дальней стены. Не успели они опустить на лавки свои сухопарые зады, как у стойки возникла упитанная служанка с симпатичными ямочками на щеках:
– Что пожелают господа сержанты? Булыжник довольно хмыкнул:
– Где ты так научилась разбираться в воинских званиях, красавица?
Та полыценно хмыкнула:
– Тоже мне наука. Да в наш порт каждый год приходят маршевые команды уволенных из Корпуса. Да и хозяин наш тоже из ваших. Так что здесь любому ветерану всегда ставят одну бесплатную кружку солодового хмеля.
Тут Булыжник с размаху засветил себе ладонью по лбу:
– О темная Магр, мне же рассказывали о таверне старого Пагрима. Так ведь зовут вашего хозяина?
– Ну да. – Служанка кивнула.
– В таком случае, красавица, живо зови своего хозяина. Скажи ему, что с ним хочет выпить ветеран с Багровой эскадры.
По-видимому, это название что-то сказало служанке, потому что она тихо ойкнула и тут же исчезла, оставив витать над столом нежный запах лавандового масла. Как видно, она была изрядной чистюлей и тратила не такое уж и большое жалованье на благовония. Кремень хмыкнул. Да-а-а, за те пять лет, что он провел в рядах Корпуса, жизнь на гражданке изрядно переменилась. Если уже и простые служанки могут себе позволить покупать благовония, то сколько добра можно снять с тех, кто побогаче… Но эта мысль прошла как-то краем, просто по инерции, не вызвав ни малейшего желания действовать. Если народец так оброс жирком, значит, популяцию шакалов, каким и он сам был раньше, изрядно проредили. По правде говоря, пять лет назад он запродался (как он тогда считал) корпусному вербовщику именно из-за того, что «волкодавы» стратигария уже дышали ему в спину. От некогда лихой банды, заставлявшей отстегивать дань даже самые большие караваны, следовавшие по Пензалийской дороге, остались лишь жалкие ошметки – все ближайшие соратники либо были в колодках, либо украшали собою придорожные дубы, а он метался между Пензалой и Роулом, мучительно ища щель, в которую можно было бы забиться…