Страница 13 из 14
Орду неистовствовал: сорвал шапку и отбросил ее, колотил кулаками по коленям, бил себя ладонями по щекам:
– Что делать? Завтра будет поздно! Моего любимого брата не станет! Кто же начнет великий поход на «вечерние страны»? Никто, кроме него, не удержит в руках золотые поводья могучего войска! Что делать?
Юлдуз-Хатун откинула покрывало, соединила ладони и прошептала:
– Еще есть одно, последнее средство: я его испробую.
Хан Орду затих и недоверчиво следил за маленькой подругой умирающего брата.
Она протянула вперед руки, подняла ясные блестящие глаза и певучим голосом, полным мольбы, произнесла:
– Старый праведный Хызр![28] Пожалей нас, беспомощных, щенков слепых, не знающих, что делать!
Точно отозвавшись на призыв, откуда-то послышался голос:
– Да… Это я! Пропустите!
Орду резко повернулся и уставился в изумлении на дверной ковровый полог. Вошел, низко склонившись, нукер. Он держал в руке меховой колпак, на шее висел пояс – знак того, что нукер сейчас молился.
– Сотник Арапша привел неведомых людей. Говорит, что они нужны тебе, великий хан Орду.
– Пусть войдут!
Бату-хан заскрипел зубами и пошевелился, прошептав:
– Холодно…
Юлдуз-Хатун прикрыла больного двумя шубами.
Неведомые люди вошли и опустились на колени близ входа. Мрачный, очень истощенный человек, с растрепанной рыжей бородой, с длинным крючковатым носом, смотрел сверкающими темными глазами из-под нахмуренных бровей. Костлявой рукой он прижимал к груди кожаную старую сумку. Рядом стояла на коленях молодая женщина в длинной светло-серой одежде странного покроя. На бледном, прозрачном, как воск, лице горели тревожным блеском зеленоватые глаза. Третий был мальчик-арапчонок в полосатой рубашке. С веселым любопытством он вертел курчавой головой, стараясь все рассмотреть.
Приведший их сотник Арапша ждал, преклонив левое колено.
– Объясни, что это за люди? – приказал хан Орду.
– Внимание и повиновение! – сказал, приглушая голос, Арапша. – Сюда приплыл двухмачтовый парусник, полный ценных купеческих товаров. На нем я позволил воинам сторожевого поста немного подкормиться, – они давно уже голодали, и я оставил на корабле охрану, а этих людей приволок сюда. Эти двое – знахари. Краснобородый – арабский кятиб (писарь), ученый лекарь, резчик печатей-талисманов и звездочет. Он слуга молодого арабского шейха, который приехал, по его словам, как посол от святого и великого халифа багдадского…
– А эта желтая, как собачья кость, женщина?
– Она клянется, что родом из великого Рума[29], что она царского рода, излечивает самые трудные болезни, а терджуман еще слышал от владельца корабля, что эта румийка делает стариков молодыми.
– А арапчонок тоже знахарь?
– Я притащил его на всякий случай, по просьбе нашего великого шамана Беки. Он сказал, что если другие лекарства не помогут, то надо вытопить жир из чернокожего мальчика и этим жиром растереть больного.
Арапчонок, догадываясь, что речь идет о нем, стал жалобно всхлипывать. Рыжий лекарь вмешался:
– Не говори при ребенке того, что должны знать только обросшие бородой.
Хан Орду медленно и величественно повернулся к женщине. Он встретил ее смелый и уверенный взгляд.
– Кто ты?
– Я греческая царевна Дафни из Рума. Говори со мною почтительно: я из древнего рода царей Комнинов…
– Садись ближе к огню, румийская царевна.
Подобрав длинное платье, Дафни грациозными движениями приблизилась к огню и опустилась на колени. Ее маленькие ноги, обутые в красные башмачки, были скованы тонкой серебряной цепочкой.
– Как же ты, румийская царевна, попала к нам сюда, в дикую степь? Где твои служанки, где евнухи и рабы и где военная охрана?
– Я ехала на корабле из Рума со свитой и охраной. Мой жених, грузинский царевич, должен был меня встретить, чтоб отвезти в свое царство. Буря разбила корабль, но Святая Матерь Божья сохранила меня. Я спаслась, ухватившись за сломанную мачту, и была выброшена на берег волнами. Там меня захватили дикие, как звери, курды и увезли к себе. Но мои хозяева не захотели меня держать, потому что я, как царевна, не желала исполнять черной работы. Я кусалась и не боялась плетей. Курды привезли меня в город Казвин, на берегу Абескунского моря. Оттуда я бежала на корабле вместе с арабским послом Абд ар-Рахманом, который тоже приехал сюда, в твою ханскую ставку.
– Что же ты знаешь?
– Я понимаю книги мудрецов, в которых скрыто тайное. Мне известно учение Гиппократа[30] о болезнях человека и о способах их лечения…
Хан Орду передвинул на затылок меховой треух и приложил широкую ладонь к уху, чтобы лучше слышать. Но он не знал, как поступить. Можно ли довериться румийской царевне?.. Он посмотрел на нее и снова встретил взгляд зеленых неморгающих глаз.
– Дзе-дзе! Чего бы ты хотела?
– Я устала от человеческой грубости. Я требую, чтобы со мной обращались достойно, как с царевной. Тогда я согласна остаться здесь, при дворе великого татарского полководца. Я буду лечить страдающих, залечивать раны… Но я могу сделать еще большее: я умею раскрывать прошлое и приподнимать завесу будущего.
– Это нам очень, очень нужно! – одобрительно кивал головой Орду. Он обратился к Арапше: – Эта полезная женщина останется здесь. – И, подумав, добавил: – Она будет жить около моего шатра.
Больной шевельнулся. Послышался стон.
Орду ткнул пальцем в сторону рыжебородого арабского лекаря:
– Можешь ли ты вылечить больного?
– Я не излечивал до сих пор только покойников.
– Если вылечишь, получишь большую награду, а если больной умрет – посажу на кол и сожгу на костре. Лечи! Начинай!
Осторожными движениями рыжий знахарь подполз к неподвижному Бату-хану. Юлдуз-Хатун встрепенулась, готовая своей грудью охранять больного. Хан Орду вытащил из ножен тонкий блестящий кинжал и тоже приблизился.
Арабский знахарь коснулся рукой щетинистого смуглого темени Бату-хана. Он взял его исхудавшую руку – она была беспомощна, эта мускулистая рука, недавно натягивавшая могучие поводья всего татарского войска.
Знахарь покачал головой, приблизил ухо к оскаленным зубам больного, послушал биение сердца и резко отшатнулся. Снова прислушался, сделался мрачным и стал дрожать.
– Я боюсь! – прошептал он.
– Не смей отказываться! Лечи! – прохрипел, отдуваясь, Орду и ткнул в плечо знахаря острием кинжала.
– Я боюсь, что уже… Я боюсь… У меня нет с собой нужного целебного зелья мудреца Сулеймана, сына Дауда, – да будет над нами мир!
Дафни воскликнула:
– А византийская царевна Дафни лечить не боится! Я знаю эту страшную болезнь, когда лицо больного покрывается золотисто-желтым налетом. Это – «золотая лихорадка».
– Он не мудрый табиб[31], а трусливый червяк! – пробормотал, отдувая губы, хан Орду. – Ты, румийская царевна, приступай к лечению. Но помни: если джихангир умрет, то его погребальный костер будет полит твоей кровью. Если же мой младший брат встанет, то ты получишь девяносто девять подарков и косяк отборных кобылиц.
– И свободу?
Орду на мгновенье задумался и добавил:
– Клянусь девять раз вечным синим небом, ты получишь также свободу.
Загадочная улыбка скользнула по бледному лицу гречанки. Дафни легко поднялась, притянула к себе ковровый мешок и достала из него серебряную коробочку. Из нее она вынула девять темных шариков, зажала в ладони и, приблизившись к больному, опустилась перед ним на колени. Нежными, тонкими пальцами она отодвинула черную жесткую косу Бату-хана и слегка прикоснулась к неподвижным векам закрытых глаз… Затем резко повернулась к хану Орду:
– Теперь надо лечить быстро! Смерть надвигается! Пусть этот краснобородый знахарь тоже мне помогает.
Рыжий лекарь замахал руками:
28
Хызр – по мусульманским поверьям, бродящий по дорогам праведник, всегда являющийся на помощь, если к нему мысленно обратятся с молитвой.
29
Рум – в то время на Востоке так назывались Византия и Малая Азия.
30
Гиппократ – древнегреческий врач (460—377 гг. до н. э.), «отец медицины»; оставил много сочинений.
31
Табиб – врач, лекарь.