Батый

– Я слышал о тебе, что ты знаешь многое?

– Всю жизнь я учусь, – ответил Хаджи Рахим. – Но знаю только ничтожную крупинку премудрости вселенной.

Субудай продолжал:

– Ты был первым учителем моего воспитанника. Я вожу его с собой уже десять лет через земли многих народов. Он в седле учился быть воином и полководцем. Ты слышал об этом?

– Теперь услышал.

– Я хочу, чтобы он закончил великие дела, которые не успел выполнить его дед, Священный Потрясатель вселенной.[56] Я слышал однажды, давно, как ты рассказывал о храбром полководце Искендере Зуль-Карнайне.[57] Он тоже начал походы юношей. У него были опытные в военном деле советники, которые оберегали его…

Субудай-багатур зажмурил глаз, отвернулся и некоторое время молчал. Затем снова повернулся к дервишу:

– Бату-хан полон страстных желаний, как пантера, которая видит вокруг себя сразу много диких коз и бросается то вправо, то влево. Возле него должен быть преданный, верный и осторожный советник, который будет предостерегать его и не побоится говорить ему правду.

– Я араб. Ложь считается у нас пороком.

Вошел дозорный и остановился у входа, приподняв занавеску.

– Внимание и повиновение! – сказал он вполголоса.

Субудай-багатур с кряхтеньем поднялся и, хромая, медленно направился навстречу. В юрту стремительно вошел Бату-хан. На нем был новый синий монгольский чапан с рубиновыми пуговицами в золотой оправе. Молодое загорелое лицо со скошенными узкими глазами горело беспокойной тревогой. Рот слегка кривился хищной улыбкой, на темном лице казались особенно белыми крупные волчьи зубы.

Субудай-багатур низко склонился перед ним:

– Ты хотел видеть ученого мудреца. Вот он!

Бату-хан быстро подошел к Хаджи Рахиму и схватил рубиновую пуговицу на его плаще:

– Я посылал за тобой, мой старый учитель Хаджи Рахим. Отныне ты меня не покинешь. Скоро начнется еще невиданный великий поход. Ты будешь моим летописцем. Ты должен записывать мои повеления, мои изречения, мои думы. Я хочу, чтобы правнуки мои знали, как произошло вторжение неодолимых монгольских войск в земли Запада. Посмотри сюда!

Он опустился на ковер и стал водить пальцем по пергаменту:

– Субудай-багатур, садись здесь, а ты, Хаджи Рахим, сядь с другой стороны. Вот великий путь, красной, кровавой нитью идущий на запад. Я пойду дальше, чем ходил мой дед. Я поведу войска вперед до конца вселенной…

Бату-хан продолжал говорить, указывая на пергамент, о предстоящем походе, перечислял названия разных мест и городов. Видимо, он давно продумал план войны.

– Ты будешь описывать каждый мой шаг, прославлять мое имя, чтобы ничто не было забыто.

Субудай-багатур смотрел в сторону с каменным, равнодушным лицом.

– Я должен выполнить замыслы моего деда. «Монголы – самые храбрые, сильные и умные люди на земле», – говорил он. Потому монголы должны царствовать над миром. Только монголы – избранный народ, отмеченный небом. Все другие народы должны быть нашими рабами и трудиться для нас, если мы оставим им жизнь. Все резкие и непокорные будут сметены с равнины земли. Они, как кизяк, сгорят на монгольских кострах!

Бату-хан обратился к Субудай-багатуру:

– Скоро ли мы двинемся в поход?

Субудай-багатур вздрогнул, точно очнувшись:

– Когда мы прочтем войску завещание Священного Правителя[58] и утвердим джихангира. До этого, прошу тебя, Бату-хан, будь особенно осторожен. Держись одиноко. Берегись хмельных пиров. Нельзя подвергать себя опасности перед началом великого дела. Если ты погибнешь, войско поведет другой царевич – Гуюк-хан или Кюлькан-хан. Они никогда не сумеют выполнить великие замыслы деда, и войско развалится.

– Дзе, дзе![59] Мне нужно иметь около себя преданного человека, который всегда напоминал бы мне важное и срочное и говорил правду. Кругом я слышу только лесть и восхваления. Ты мне поможешь, мой старый учитель Хаджи Рахим. Я думаю также о смелом юноше, который уступил мне своего белого коня. Его зовут Арапша. Субудай-багатур, прикажи разыскать его. Он кажется мне верным и неспособным на измену и лукавство. А ты, Хаджи Рахим, с сегодняшнего дня начнешь описывать великий поход. Начни с моего поучения:

«Великий полководец должен быть загадочным и молчаливым. Чтобы стать сильным, надо окружить себя тайной… твердо идти по пути великих дерзаний… не делать ошибок… и беспощадно уничтожать своих врагов!»

Глава двадцатая

Джихангир, покоритель вселенной

Прошло сорок дней. С востока беспрерывно прибывали монголо-татарские войска. Вслед за ними шли отряды киргизов, алтайцев, уйгуров и других кочевых племен. В Кипчакской степи повсюду горели костры военных лагерей. Племена располагались отдельными стоянками, не смешиваясь и не приближаясь друг к другу.

Как конские косяки держатся одной семьей благодаря злобности зорких жеребцов, так воины каждого племени теснились вокруг своих вождей. Все ожидали последнего призыва к походу на Запад: девяти дымных костров, зажженных на вершине «кургана тридцати богатырей».

Монгольские царевичи провели эти сорок дней в пирах и в полуночных молениях. Шаманы[60] в плясках и гаданиях искали «день счастливой луны», когда боги разрешат избрание джихангира – главного вождя всего войска. Тысячеустая молва уже разносила весть, что джихангиром подобает быть только Гуюк-хану: он наследник великого кагана[61] Угедэя, и хотя молод, но в походе приобретет опыт и боевую славу… Однако старые, опытные в войне, покрытые рубцами монголы покачивали головой:

– Подождем, что скажет мудрый, испытанный в походах Субудай-багатур. Этот израненный злобный барс вместе с Джебэ-нойоном, Богурчи[62] и наместником Китая, Мухури, составляли четыре копыта победоносного Чингисханова коня. Только опираясь на эти четыре стальных копыта, Чингисхан мог проноситься от победы к победе. Нам надо не только избрать джихангира, но и вождей, исключительных по военному опыту, начальников правого и левого крыла и стремительного темника[63] передового отряда разведчиков, умеющего заманить врагов в западню… Пусть проницательный Субудай-багатур решит: годится ли в джихангиры Гуюк-хан? Удержат ли его руки поводья коня? Сумеет ли он повести войско для завоевания вселенной?

Пока ханы и царевичи договаривались об избрании более мелких вождей, старый Субудай-багатур, глава и руководитель будущего похода, сидел безвыходно в своей юрте. Никого туда не впускали молчаливые дозорные-тургауды, и никто не знал, что делал, что обдумывал дальновидный скрытный старик.

На кургане, где стояла юрта Субудая, в соседних с нею юртах толпились вестники, монгольские военачальники и кипчакские ханы. Они усаживались на войлоке возле помощников Субудая, юртджи,[64] и передавали им свои пестрые раскрашенные стрелы. Юртджи провожали некоторых из приехавших ханов к старому Субудаю, и тот, впиваясь своим единственным глазом в собеседника, говорил с ним отрывистыми словами либо отворачивался, буркнув: «Такого не надо!», либо передавал овальную пластинку, золотую пайцзу.

Получивший пайцзу начальник отряда обязывался подчиняться беспрекословно джихангиру, не колеблясь исполнять все его приказания и очертя голову бросаться в бой. Воспрещалось самовольно переходить с одного крыла на другое, идти неуказанной дорогой или медлить в выполнении приказа. За все промахи грозило только одно наказание – смерть.

Привезенная ханом или беком стрела с пестрыми знаками, означавшими духов войны, являлась залогом верности тысячи преданных всадников. К тысяче прикреплялся монгольский нукер, опытный в походах. Он наблюдал, чтобы строго исполнялись боевые правила, введенные Чингисханом, чтобы одна пятая часть захваченной добычи поступала в пользу джихангира, а вторая пятая часть отсылалась в далекую Монголию, в пользу великого кагана. Для войска оставались три пятых военной добычи. Монгольский начальник следил, чтобы не было ссор и вражды между отдельными отрядами. За малейшее нарушение правил, написанных в великой «Ясе»[65] Чингисхана, виновному грозила немедленная смерть.

56

Священный Потрясатель вселенной – Чингисхан.

57

Искендер Зуль-Карнайн – Александр Двурогий. Так в Азии называли Александра Македонского, величайшего полководца древности (355–323 гг. до н. э.). На монетах его преемников он изображался с рогами, как «сын Юпитера-Аммона (египетского рогатого бога) и царь вселенной».

58

Священный Правитель, или Воитель – одно из названий Чингисхана. После его смерти имя его не произносилось монголами вслух, заменяясь другими почтительными словами.

59

Дзе, дзе! – Да, да! Ладно (монгольск.).

60

Шаманы – жрецы-профессионалы, уверявшие невежественных кочевников, что они находятся в сношениях с добрыми и злыми божествами, от которых зависят здоровье, счастье и судьба человека.

61

Великий каган – монгольский император, проживавший в столице Монголии Каракоруме (в настоящее время от нее остались только развалины).

62

Богурчи – крупнейший полководец Чингисхана.

63

Темник – начальник корпуса в 10 тысяч человек.

64

Юртджи – своего рода монгольские чины «генерального штаба», которые вели записи, рассылали приказы джихангира, делали сводки известий и через особых лазутчиков производили разведки.

65

«Яса» – сборник правил и поучений Чингисхана, являвшихся обязательными законами в Монгольской империи.