Страница 10 из 26
«На конечной стадии шизофрении затылочные доли мозга постоянно подавлены, а лобные остаются почти без содержимого, поскольку активируются только стимуляцией затылочных долей мозга.»
«Морфий вызывает ответное действие противоядия, вырабатываемого затылочными долями, сходного с шизовой субстанцией. (Отметьте сходство между синдромом отказа и интоксикацией Яге или ЛСД6) Конечный результат употребления мусора – особенно это касается пристрастия к героину, когда наркоману доступны большие дозы, – постоянное подавление затылочных долей и состояние, весьма напоминающее предельную шизофрению: полнейшее отсутствие аффекта, аутизм, практически полное прекращение деятельности мозга. Наркоман может по восемь часов кряду только лишь разглядывать стену. Он осозначт всч, что его окружает, но это всч не имеет эмоциональных коннотаций и, следовательно, – не интересно. Вспоминать период тяжелой наркомании – это как прокручивать назад пленку с записью событий, пережитых только передними долями мозга. Плоские констатации внешних происшествий. „Я сходил в магазин и купил бурого сахарного песку. Пришел домой и съел полкоробки. Вкатил себе три грана, и т. д.“ Полное отсутствие ностальгии в таких воспоминаниях. Однако, как только потребление мусора падает ниже нормы, субстанция отказа затопляет всч тело.»
«Если всч удовольствие – лишь облегчение от напряжения, то мусор дает облегчение от всего жизненного процесса, отсоединяя гипоталамус, являющийся центром психической энергии и либидо.»
«Некоторые из моих ученых коллег (безымянные жопы) высказали предположение, что эйфорическое воздействие мусора происходит непосредственно из стимуляции центра оргазма. Более возможным представляется, что мусор тормозит весь цикл напряжения, разрядки и отдыха. Оргазм в торчке не функционирует. Скука, всегда указывающая на неразряженное напряжение, наркомана никогда не беспокоит. Он может смотреть на свой ботинок по 8 часов. Он побуждается к действию только тогда, когда пустеют песочные часы его мусора.»
В дальнем конце палаты служитель рывком поднимает металлическую штору и хрюкает в матюгальник. Торчки несутся туда, храпя и повизгивая.
«Умник, тоже мне,» говорит Бенвэй. «Никакого уважения к человеческому достоинству. Теперь я покажу тебе палату легких отклонений и уголовников. Да, уголовник здесь считается легким отклонением. Он ведь не отрицает контракта Свободии. Он просто стремится обойти несколько его параграфов. Предосудительно, но не слишком серьезно. Вот по этому коридору… Пропустим палаты 23, 86, 57 и 97… и лабораторию.»
«А гомосексуалисты классифицируются как отклонения?»
«Нет. Вспомни Архипелаг Бисмарка. Никакой явной гомосексуальности. Действенному полицейскому государству полиция не нужна. Гомосексуальность никому не приходит в голову как мыслимый стиль поведения… Гомосексуальность – политическое преступление при матриархате. Ни одно общество не потерпит явного отрицания своих основных догматов. Здесь у нас не матриархат, Insh'allah. Тебе известен тот эксперимент с крысами, где их подвергают электрошоку и бросают в холодную воду, если они хоть носом поведут в сторону женской особи. Поэтому все они становятся крысами-чудиками – и то же самое в этиологии. А стоит такой крысе вякнуть: „Я гомик, и мне нраааавится“ или „А тебе кто отрезал, урод двухдупельный?“ – значит, это вякает квадратная крыса, так провякать. За время моей довольно непродолжительной работы психоаналитиком – источник достачи для Общества – один мой пациент кинулся в амок с огнеметом посреди Большого Центрального вокзала, двое совершили самоубийства, а один сдох на кушетке как крыса джунглей (крысы джунглей подвержены смерти, если внезапно оказываются в безнадежной ситуации). И вот его родня начинает гундеть, а я им говорю: „Обычное дело. Забирайте отсюда своего жмура. Он моих живых пациентов угнетает“ – я заметил, что все мои гомосексуальные пациенты проявляют сильные бессознательные гетеросексуальные тенденции, а все мои гетеро-пациенты – бессознательные гомосексуальные. От этого мозги свихнуть можно, не так ли?»
«И какой вывод ты из этого делаешь?»
«Вывод? Да никакого. Просто мимолетное наблюдение.»
Мы обедаем в кабинете у Бенвэя, и тут ему звонят.
«Что такое?… Чудовищно! Фантастика!… Продолжайте и ждите.»
Он кладет трубку. «Я готов немедленно принять предложение ислама Инкорпорейтед. Похоже на то, что электронный мозг впал в неистовство за партией в шестимерные шахматы с Техником и выпустил на волю всех подопечных И.Ц. Перейдем же на крышу. Целесообразен Оперативный Вертолет.»
С крыши И.Ц. мы озираем панораму ни с чем не сравнимого ужаса. Н.Н.Т.-ы стоят вокруг ресторанных столиков, с их подбородков свисают длинные ленты слюны, в животах громко урчит, иные извергают семя при виде женщин. Латахи подражают прохожим с обезьяньей непристойностью. Торчки уже обшмонали все аптеки и ширяются на каждом углу… Кататоники украшают собой парки… Возбужденные шизофреники носятся по улицам с искромсанными нечеловеческими воплями. Группа Ч.И. – Частично Исправленных – окружила каких-то туристов-гомосеков с жуткими улыбками пониманья и показывают Нордический череп из-под низу с двойной выдержкой.
«Чего вы хотите?» рявкает один из педиков.
«Мы хотим вас понять.»
Отряд завывающих симопатов раскачивается на люстрах, балконах и деревьях, гадя и мочась на прохожих. (Симопат – научное название этого отклонения не приходит мне в голову – это гражданин, убежденный, что он обезьяна или иной представитель обезьяньих. Это расстройство свойственно армии и вылечивается увольнением из рядов) Амоки носятся трусцой, рубя всем головы, их лица нежны, отсутствующи и по ним бродят мечтательные полуулыбки… Граждане в начальной стадии Шпиг-утота хватаются за собственные пенисы и взывают к туристам о помощи… Арабские мятежники ойкают и воют, кастрируя, потроша и обливая горящим бензином… Танцующие мальчики раздеваются в стриптизе до самых внутренностей, женщины запихивают себе в пизду отчленчнные гениталии, вращая бедрами, виляя задницами и кидая их затем своим избранникам… Религиозные фанатики разглагольствуют перед толпой с вертолетов и дождем обрушивают на их головы каменные скрижали, исчирканные бессмысленными посланиями… Люди-Леопарды разрывают просто людей на куски железными когтями, отфыркиваясь и урча… Посвященные в Людоедское Общество Квакиутля откусывают носы и уши…
Копрофаг требует себе тарелку, срет в нее и съедает говно, восклицая при этом: «Ммм, вот мое питательное вещество.»
Батальон безудержных зануд рыщет по улицам и вестибюлям гостиниц в поисках жертв. Интеллектуальный авангардист – «Разумеется, единственную литературу, которую стоит всерьез рассматривать, сейчас можно найти только в научных докладах и периодике» – сделал кому-то укол бульбокапнина и готовится прочесть ему бюллетень об «использовании неогемоглобина для контролирования множественной дегенеративной грануломы». (Доклады эти, конечно же, – чистая тарабарщина, им же состряпанная и распечатанная)
Начинает он вот так: «Вы мне кажетесь человеком разумным.» (Это всегда зловещие слова, мальчик мой… Чуть заслышишь их, не медли, беги, делай оттуда ноги моментально)
Английский колонист при споспешестве пяти полицейских мальчиков задержал некоего субъекта в клубном баре: «Послушайте, а знаете ли вы Мозамбик?» – и он пускается в бесконечную сагу о своей малярии. «И вот, значит, врач мне сказал: „Я могу посоветовать вам только уехать из этого района. Иначе я вас похороню.“ Этот лепила немного промышляет похоронными делами на стороне. Взвешивая шансы, можно сказать, и то и дело спроворивая себе прибыльную шару.» А после третьего розового джина, познакомившись с вами поближе, он переключается на дизентерию. «Весьма необычный стул. Более-менее бело-желтого цвета, вроде тухлой спермы, и волокнистый, знаете ли.»
Исследователь в солнцезащитном шлеме свалил гражданина из духового ружья дротиком с кураре. Одной ногой он делаем ему искусственное дыхание. (Кураре убивает, парализуя легкие. Иного токсического действия он не оказывает, это, строго говоря, не яд. Если сделать искусственное дыхание, то объект не умрет. Кураре с большой быстротой нейтрализуется почками) «То был год чумы рогатого скота, когда всч вымерло, даже гиены… Поэтому я оказался без единой капли конского возбудителя в главном водосборе Бабуиньей Жопы. Когда мне его сбросили с самолета, благодарность моя была неописуема… На самом деле, а я ни единой живой душе никогда этого не рассказывал – неуловимые ничтожества» – его голос эхом разносится по громадному пустому вестибюлю гостиницы в стиле 1890х годов, красный плюш, фикусы в кадках, позолота и статуи – «Я был единственным белым, посвященным в печально известное Агутийское Общество, который наблюдал и участвовал в их невыразимо мерзких обрядах.»