Страница 60 из 74
Вот Паткуль и старался, нашептывая польскому королю о том, с каким нетерпением его ожидают в Прибалтике.
В свою очередь Август старался убедить Петра обрушиться на Швецию. Да и как иначе, если одним из главных обещаний в ходе предвыборной королевской борьбы он сам выдвинул присоединение к Речи Посполитой лифляндских земель?
На церемонии приема посольства Кабанов не присутствовал. По дороге вместо Москвы он завернул в Коломну. Проведал сына, росшего на попечении нанятых дядек и мамок, причем главной мамкой была негритянка Жаннет. Потом посидел с Флейшманом, обсуждая, что из намеченного уже сделано, что делается и какие проблемы стоят на пути.
Дела шли довольно хорошо, хотя не совсем так, как хотелось. Поддержка была, но на пути частенько вставали чисто технические трудности, и не всегда удавалось их преодолеть. Инженеров в распоряжении Флейшмана не было. Многое поневоле приходилось делать методом тыка. Да и общий уровень технологий не позволял изготовить многого. Или же не обеспечивал нужной точности.
Из Коломны Командор отправился в сформированные недавно полки. Он многого ждал от этого лета. Но время прошло во флотских проблемах. Теперь предстояло узнать, как выполняли полковники оставленное им предписание по боевой подготовке.
Во всех четырех полках картина была одинаковой. Кабанова встречали развернутые ряды. Стояли солдаты с разномастными ружьями. Производимых Флейшманом штуцеров едва хватало на полк Кабанова и егерские команды старых полков. Все новые части вооружались с миру по нитке. Довольно много фузей закупил Петр в бытность в Англии. Что-то произвел Тульский завод. Подчистили арсеналы, вплоть до стрелецких пищалей. Пошли в дело турецкие ружья, захваченные в Азове и Керчи. В итоге в каждой роте царил полнейший разнобой. Каждый солдат был обязан сам отливать пули под калибр доставшегося ему оружия. А уж говорить о меткости даже не приходилось.
Как тут же выяснил Командор, полковники прекрасно понимали данную проблему. Потому никаких учебных стрельб не велось. Новобранцев лишь кое-как научили заряжать оружие да прикладывать его к плечу, имитируя выстрел. На первое время сойдет, а там уж как-нибудь…
Зато как стояли! Каждый офицер на положенном месте. Сверкали в руках командиров протазаны с соответствующими званиям кистями. Золотыми у полковников, серебряными у подполковников, серебром с золотом у майоров. Чуточку поскромнее выглядели обер-офицеры. Их знаками различия (никаких погон еще в помине не было) был белый цвет кисти у капитанов, красный у поручиков, зеленый у подпоручиков. У прапорщиков в руках вместо протазанов были ротные знамена.
Довольно красочно. Отчасти – удобно. Соответствующий протазан – это ориентир в строю. Зато абсолютно бесполезно в качестве оружия. Не шестнадцатый век на дворе. Все давно изменилось, и только инерция составителей уставных порядков не позволяла выкинуть отслужившие свое штуки.
И уж совсем дикими казались Кабанову унтер-офицерские алебарды с некоторыми изменениями формы лезвия в зависимости от чина.
В Егерском полку Кабанов с самого начала вооружил командный состав такими же штуцерами, как у простых егерей. Несколько десятков стволов в бою лишними не бывают. В отличие от протазанов, алебард и прочих пережитков прошлого.
Но это у себя. В других полках он был не властен. Штатную численность определял не он.
Черт с ними, с алебардами. Вот подготовка… При перестроениях путались порой не только солдаты, но и разноязыкие офицеры. Большинство рядовых штыком или багинетом практически не владели. Стрелять вообще никому не доводилось.
И с такими воевать?
Командор неистовствовал. Он пытался демонстрировать приемы солдатам. Распекал офицеров. Всем командирам полков повелел в кратчайшие сроки переделать злосчастные багинеты на штыки. Перенервничал сам и издергал всех остальных. В заключение пообещал, что в самое ближайшее время вернется, и тогда на нерадивых обрушатся не слова, а кары.
В общем, поездка вышла еще та. Четыре остановки, и четыре разноса по самой полной программе.
И только в летнем лагере среди родных егерей Командор чуть отдохнул душой. Люди здесь были сплоченные предыдущими походами. Дитрих вовсю старался оправдать высокое звание полковника. Каждый офицер служил примером для рядовых. Рядовые, по крайней мере дворянская их часть, мечтали поскорее выйти в офицеры и уже потому могли служить образцом. Перестроения совершались четко. Каждый воин владел штыком. Стрельба прошла отменно. На своеобразный десерт Ширяев продемонстрировал скрытное перемещение своих охотников, а Клюгенау – стремительное наступление егерей, сведенных в невиданные нигде колонны к атаке. Один из приемов, вытащенных Кабановым из прошлого, здесь являвшегося будущим, и творчески развитым сочетанием непрерывного огня с завершающим штыковым ударом.
Хочешь сделать генерала счастливым – покажи ему доведенное до совершенства учение.
Эти четыре дня, проведенных среди егерей, Кабанов был если не на седьмом небе, то уж наверняка не ниже какого-нибудь четвертого.
Уже на подъезде к Москве настроение стало вновь ухудшаться. Вспомнились предыдущие полки с их бестолочью, и снова захотелось рвать и метать.
В столице государства внешне ничего не изменилось. Все те же глухие заборы, бессчетные переулки, толпа на базарах, размеренная, выверенная веками жизнь. Выезды бояр по старинке цугом, да иначе по многим закоулкам и не проехать, верховые дворяне, пеший простой люд. Снующие всюду коробейники с самым разнообразным товаром, несущиеся по своим детским делам мальчишки, изредка – куда-то спешащий служивый человек в немецком платье. Разве что вместо стрельцов в их разноцветных кафтанах проходили небольшие команды солдат. Ружья на плече, до погонных ремней еще не додумались, зеленые мундиры, треуголки, офицер с протазаном, а то и просто с тростью во главе колонны…
Сонный город, внешне абсолютно равнодушный к происходящим в стране крутым переменам. Только под прикрытием толстых стен собственных домов обсуждали и осуждали происходящее, а в людных местах произнести что-либо опасались. А ну как раздастся зловещий, подводящий некую черту крик: «Слово и дело»?!
Лефортов дворец со смертью хозяина опустел. Можно было бы остановиться в прежних комнатах. Кое-кто из прислуги оставался, приютили бы. Но Кабанов предпочел пожить у Миши Голицына, былого соратника по Азовскому походу. Молодой князь жил просторно. Потеснится как-нибудь.
Впрочем, ни князя не оказалось в хоромах, ни Кабанов там задерживаться не стал. Лишь велел Василию, чтобы перенес вещи, а сам уже верхом в сопровождении Ахмеда отправился на поиски Петра.
Найти царя в его столице было посложнее, чем взять с налета иную крепость. Во многих местах Петра видели, кое-где он был, но куда уехал – тут мнения расходились самым диаметральным образом. Вначале Кабанов пытался следовать хотя бы некоторым советам, потом понял, что начинает объезд некоторых мест по второму кругу, и плюнул на все.
Зато попутно довелось услышать целую кучу последних московских сплетен. Например, что царь вернул свое расположение Шеину. В общем-то правильно. При всех своих личных недостатках первый российский генералиссимус был человеком деятельным. Вдобавок, уже успел набраться опыта, имел задатки полководца. После недавней скоропостижной смерти Гордона лучшего военачальника на Руси не было. Кабанов помнил, во что выльется приглашение иностранца под Нарву. И потому радовался примирению царя с полководцем.
Еще больше порадовала другая новость. Петр категорически отказался целовать крест, заявив, что никакого целования в договоре нет и не было. Послы долго мялись, переписывались со Стокгольмом и в итоге были вынуждены уступить.
Целование креста было для нынешних времен слишком серьезно, чтобы его можно было нарушить просто так. Следовательно, Петр твердо решил забрать обратно российские земли и пробиться к долгожданному морю. Вот только развязать руки на юге, а там можно вспомнить про рижское бесчестие.