Гавань Командора

На деле воздушный шар намного безопаснее самолетов. Погода стояла солнечная и тихая. Легкий ветерок подхватил величественно поднимающийся в небо шар и медленно понес его над заснеженными полями. Даже завидно стало.

Внизу вслед за шаром едва не бегом неслась свита Петра. Ничего, вот научимся добывать в больших количествах водород, тогда узнают, какие средства передвижения возможны в воздухе. К походу на Азов не успеем, зато к осени – наверняка. И тогда даже паровая машина покажется забавой.

Полет продолжался сравнительно недолго. Наверно, с полчаса. Командор стравил часть еще не остывшего воздуха через выпускной клапан. Шар обрел часть веса, стал опускаться, и крепкие руки вцепились в болтающийся канат, потянули разом, возвращая царя с небес на землю.

Глаза у Петра были такими же, как у Командора. Восторженными и одновременно – умудренными. Как у человека, постигшего нечто, недоступное большинству.

Похоже, России суждено строить не только морской флот. Пятый океан лежит прямо над головами.

35

Кабанов. На Азов!

Мне доводилось воевать в горах, в городах, в джунглях, на море. И лишь в степи приходилось впервые.

Кругом, куда ни кинешь взгляд, стояли высокие травы. Лишь изредка виднелись небольшие рощицы, да тихий Дон плавно катил свои воды к далекому Азовскому морю.

Часть армии шла к турецкой крепости походным порядком. Зато другая просто сплавлялась по величественной реке. Галеры двигались одна за другой. Среди них затесалось несколько галеасов и даже чисто парусных кораблей. Петр твердо решил блокировать Азов с моря и потому тащил с собой заранее построенные морские корабли.

Флотом назвать армаду было трудно. Скорее, скопищем плавающей посуды. Наскоро сделанные из сырого дерева корабли чем-то напоминали одноразовые предметы. Какое-то время протянут, выполнят поставленные задачи, а дальше все равно придется заменять их чем-нибудь более основательным и долговечным.

Никакого опыта практически ни у кого не было. Кучка иностранных моряков не делала погоды. Кадры вообще готовятся долго, и где уж было обзавестись ими за какой-то год?

Однако энтузиазма хватало. Учились на ходу. Поверхностно, наскоро. Хотя мой собственный путь до капитанского мостика (пардон, до квартердека) был еще стремительнее. И ничего. Я не могу пожаловаться на немилость Фортуны, хотя для успеха одной ее улыбки бывает мало. Надеюсь, нынешние моряки тоже сумеют проявить себя, если придется.

Большую часть времени я проводил с ротой. Порой же Петр вызывал меня на флагманскую галеру, и тогда я шел вместе с ним. Вечерами самодержец то и дело заставлял меня рассказывать истории из флибустьерского прошлого. Интересовался парусными маневрами, поведением команды при абордаже, всевозможными хитростями во время жарких схваток.

Иногда мне случалось мчаться к идущей берегом армии с каким-либо поручением. В общем, мне кажется, за время выдвижения я имел возможность составить более-менее объективное мнение о нынешней петровской армии. До того мой кругозор больше был ограничен ротой да полковыми делами.

Сразу скажу – стрельцы никуда не годились. Они скорее являлись ополчением, чем собственно нормальным войском. Привыкшие не столько готовиться к войне, сколько заниматься торговлей да ремеслами, стрельцы даже заурядный поход переносили с трудом. Марши тоже надо уметь совершать. А тут небольшой переход напрочь расстраивал любой полк. Колонны растягивались, масса народа отставала, сотни были перемешаны, и один хороший налет мог посеять такую панику, что о сопротивлении не было бы и речи. Вдобавок ко всему амуниция стрельцов и вооружение явно оставляли желать лучшего. Пищали тяжелые, неудобные в походе, даже без ремней. Да еще сохранившиеся бердыши, явный архаизм, уже малопригодный для боя. Про дисциплину я вообще молчу. Если уж брать аналогии, то стрелецкое войско больше напоминало янычар. Всегда готовые вмешаться в политику, жадные до льгот, однако совсем не годные для войны.

Ничуть не лучше были и солдатские полки, существовавшие почти на тех же основаниях. Они лишь назывались регулярными. На деле же представляли собой нестройные толпы однообразно одетых людей, по недоразумению зачем-то снабженных оружием. Они-то и занимались военным делом от силы месяц-другой в году, а остальное время посвящали ремеслам да промыслам.

Пожалуй, только два потешных полка и два выборных были армией в полном смысле этого слова. Недочетов хватало и у них. Большая часть офицеров была явно не на своем месте. Слаб был сержантский состав. Но по сравнению с остальными полки эти, Преображенский, Семеновский, Бутырский, Первомосковский, были не шагом – скачком вперед.

Конница, на мой взгляд, была тоже плоха. Причем в равной степени что помещичья, что казачья. Индивидуальная подготовка всадников была на высоте. Только набор людей и коней – это еще не кавалерия. Как набор звуков далеко не всегда слово, а самые лучшие стройматериалы отнюдь не дом.

На Азов шло около семидесяти тысяч человек. Насколько помню, у Суворова под Измаилом было вдвое меньше. Даже грустно, честное слово, видеть огромные силы, брошенные на штурм заурядной крепости. Обычная история – когда нет качества, берут количеством. Судя же по предыдущему походу, даже количество спасает далеко не всегда. Война не терпит дилетантов.

Противник действовал грамотно и умело. Не имея сил дать полноценное полевое сражение, он стал навязывать громоздкой и неповоротливой армии мелкие стычки. Татарские наездники налетали то на отставший обоз, то на какой-нибудь растянутый и усталый полк. Если удавалось – рубили, нет – уходили в степь.

Погони за ними почти никогда не давали результатов. Татары галопом уносились прочь, а ни казаки, ни конные помещики не рисковали далеко отрываться от главных сил. Только раз погоня самозабвенно рванула вперед и скрылась за горизонтом.

Обратно вернулись не более одного из пяти. Татары умело навели преследователей на засаду, зажали их в клещи, и только степь была свидетелем последней отчаянной схватки.

Вырваться удалось лишь тем, у кого были лучшие кони. И кому повезло на отходе избежать татарской стрелы.

В другой раз казакам удалось то же самое проделать с обитателями степей. Их точно так же заманили притворным отступлением в засаду и в одной из балок взяли в мешок.

Рубиться казаки умели. Сотню татар превратили в фарш за четверть часа. Все это было сразу представлено Петру как победа, и вечером, когда галеры пристали к берегу на ночевку, начался бурный праздник с орудийной канонадой, фейерверком, водкой и обильной похвальбой.

Был бы я на месте противника, праздник закончился бы плохо. Напрасно я напоминал царю, что война не место для всеобщего разгула. Было бы гораздо больше пользы ускорить марши, чем без конца устраивать стоянки, дневки, праздники…

Да только ускорить – это вряд ли. Стрельцы и солдаты к большим переходам были непривычны. Это не ратовать на площадях в пользу того или иного решения, требовать вольностей и новых привилегий. Для политической борьбы требуется только луженая глотка, а для войны – постоянные учения и высокий воинский дух.

Петр и сам понимал, что армии как таковой у него пока нет. Как и то, что в краткий срок ничего путного сделать в данной сфере не получится. Оставалось полагаться на время да на те кадры, которые постепенно взрастали в потешных полках. Но и нагрузка на любимцев ложилась немалая.

Чтобы окончательно не стеснить армию, и без того едва ползущую со своими обозами, часть провианта доставляли по Дону кораблями, а уж затем перевозили на телегах к основным силам. Мне самому дважды пришлось сопровождать вереницу повозок и стада быков, предназначенных на заклание.

Один раз все сошло благополучно. Даже на обратном пути, когда я резал угол, стремясь вывести людей к месту, куда предположительно переместилась флотилия, мне не попалось ни одного татарского разъезда.

Тут уж как повезет. Уж этот-то урок я сполна усвоил еще на горных дорогах своей первой войны.