Страница 39 из 76
Однако, судя по звукам, британцы упорно не желали отпускать дерзкий корабль. А может, он уже сам не мог уйти.
Подумав последнее, Флейшман стиснул зубы так, что едва не посыпалась зубная крошка.
Впрочем, этого новоявленный купец не ощутил…
…Гранье вдруг почувствовал, как неведомая сила с легкостью оторвала его от палубы, понесла по воздуху, а затем так же внезапно отпустила.
Удар о доски был таким, что перехватило дыхание. Канонир долго пытался втянуть в себя пропахший порохом, уксусом и кровью воздух, но то ли тот настолько загустел, то ли легкие отказались работать…
Наконец судорожный вдох увенчал попытки успехом. Встать не было сил. В голове шумело, и это был единственный звук, который долетал до канонира.
Подташнивало, словно перед этим Гранье в одиночку осушил бочонок вина. В глазах маячили разноцветные, большей частью красные круги, и пришлось приложить немало усилий, чтобы хоть немного сфокусировать зрение.
Встать оказалось неимоверно трудно. Никто не спешил на помощь, и, кое-как оказавшись на ногах, Гранье понял причину этого.
Вокруг валялось несколько неподвижных тел, однако в остальном было на удивление безлюдно. Лишь в отдалении несколько моряков пытались зарядить орудие, и им не было никакого дела до начальства. Стоявшие неподалеку остатки станка подсказали причину недавнего полета.
Пушку разорвало. В общем-то, обычное дело, хотя и крайне чувствительное для всех, кому не повезло оказаться рядом. Отсюда и отсутствие других звуков, кроме шума в голове, и тошнота…
Но это было какое-то отстраненное знание. Восприятие мира почти исчезло. Что-то маячило перед глазами, но не вызывало отклика в душе. А тут еще ноги наступили на что-то скользкое, и, если бы не подвернувшаяся под руку болтающаяся без дела веревка, лежать бы Жан-Жаку опять на палубе.
Откуда-то подскочил Командор. В порванном камзоле, перемазанный, со шпагой в руке. Он явно что-то кричал Жан-Жаку, однако последний по-прежнему не слышал ничего, кроме непрекращающегося непрерывного шума.
Вдруг со стороны изуродованного оставшегося почти безоружным борта надвинулся фрегат. Гранье еще пытался сообразить, откуда он здесь взялся, когда вылетевший дым закрыл все вокруг. Показалось или нет, что-то пронзило воздух рядом. С головы слетела шляпа, и Жан-Жак даже не успел ее подхватить.
Дым клубился наподобие тумана, быстро рассасывался, редел. Только вонял почему-то порохом, едко, противно. Что-то это означало. Что-то очень знакомое.
Гранье несомненно бы сообразил, однако палуба под ногами качнулась. Ботфорты вновь скользнули по чему-то липкому, и канонир шлепнулся на пятую точку.
Его рука наткнулась на чье-то распростертое тело. Жан-Жак с интересом посмотрел, кто это разлегся рядом. Туман или все-таки дым окончательно поредел, заставив Жан-Жака невольно вздрогнуть.
Рядом с ним безжизненно лежал Командор. Человек-легенда флибустьерского моря, зачем-то вернувшийся к берегам негостеприимной Европы.
Ни злости, ни горя, ни отчаяния Жан-Жак не ощутил. Чувства – удел здоровых. Шум в голове продолжался, тело болело, не желало слушаться, и только на задворках сознания еле билась мысль: «Вот и все. Вот и все».
И занятый ею и болью канонир не обратил внимания, как на почти безлюдную палубу «Глостера» небольшой толпой хлынули британские матросы.
Оказать им сопротивление было практически некому…
Часть третья
Моря и берега
20
Флейшман и компания. Одни
Мир расплывался. Предметы не просто потеряли четкость. Они то и дело растворялись куском рафинада в чае, пропадали из поля зрения, хотя вроде бы должны были оставаться перед глазами, то вдруг всплывали непонятно откуда, однако в диком, невероятно искаженном виде, и лишь интуиция подсказывала, что это такое. Порой же интуиция почему-то молчала, но разве есть особая разница, что именно находится перед взором? Все верно, никакой. Тем более когда все равно подробностей не разобрать.
Я пьян. Чертовски пьян. В стельку. Как последний сапожник. Странно, даже мысли приходили к Флейшману так, короткими, в два-три слова предложениями. Совсем как в книгах некоторых читанных в невероятном далеке авторов. Когда ничего более сложного не приходит на ум. «Он пошел. Она пошла. А потом как началось!»
Похоже, не то последняя капля, не то последний бокал явно оказались лишними.
Или не последний? После выпадения из одной реальности в другую было явно выпито еще столько, что теперь оно колыхалось где-то на уровне горла. Будто не человек он, а ходячий… ну ладно, сидячий, вино-коньячный бочонок. Настолько полный, что наклонять его опасно.
Вроде бы долго пил не пьянея. Спиртное превратилось в подкрашенную воду, лишилось градусов, но потом коварно собралось с силами, и вот…
Так что же, теперь стало пробуждаться сознание? Зачем? Сегодня и на много дней хочется только одного – полного забытья…
– Ты не вини себя, Юрик. В жизни случается всякое. А уж на море… Кто ж знал? – вторгся в мозг чей-то сочувствующий голос.
Потом перед глазами проявился сам говоривший.
«Ардылов!» – узнал его Флейшман. Но интересно, откуда он здесь взялся? Вроде никого с собой не брал, со знакомыми старался не встречаться. Да и вообще: здесь – это где?
Флейшман хотел оглядеться, однако голова охотно повернулась вправо и сразу рывком вернулась в прежнее положение. Потом – опять. Влево она почему-то поворачиваться не хотела, зато вниз стремилась так, что пришлось в несколько попыток подпереть ее непослушной рукой.
Но даже то, что уловил взгляд, свидетельствовало в пользу кабака. Какого-то кабака.
Юра успел побывать во многих злачных заведениях Шербура. В каких-то его ждали встречи с нужными людьми, в какие-то он заходил по дороге выпить стаканчик вина или что-то перекусить по-быстрому, в некоторых кутил с приятелями.
Вроде бы должен узнать. Да только… Ну и ладно. Кабак – он кабак и есть. Питейное заведение. Есть ли меж ними принципиальная разница? Только в цене да в качестве подаваемых напитков и блюд. Может, глотнуть то, что налито в бокал, и узнать по качеству?
– Ты выпей. Оно враз полегчает, – удивительно в тон произнес Ардылов, однако последовать его совету Флейшман не успел.
Стол резко опрокинулся, встал на дыбы, стукнул по лбу, однако боли Юра не почувствовал.
Глаза закрылись, не желая видеть творящегося безобразия, и сразу наступило желанное небытие…
С горя пить нельзя. Его невозможно утопить в вине. Разве на какое-то время – вместе с сознанием. Зато утром проблемы обязательно всплывают опять, но только усиленные головной болью, головокружением, адреналиновой тоской и прочими последствиями отравления организма. Тогда – хоть в петлю.
Лезть в петлю у Юрия не было сил. Иначе – кто знает?
Он просто лежал, борясь с дурнотой, однако гораздо страшнее похмелья были мысли.
Если бы не его стремление привезти и перепродать проклятое зерно! Понятно, бизнес есть бизнес, пусть еще и неведомо это слово, но результат!
…Командор так и не догнал их караван. Это не вселило особой тревоги. Пока длился бой, суда успели уйти достаточно далеко. Желанный порт был в паре часов хода. Однако и потом, ни вечером, ни наступившим утром, у входа не замаячил знакомый силуэт.
Флейшман вместе с остальными тешил себя надеждой, что Командор в очередной раз решил обмануть своих преследователей, пустился в путь по широкой дуге, чтобы уже затем незаметно выйти к заветной точке.
Только какая дуга в узком проливе?
И все равно надежда заставляла ждать, до боли всматриваться в горизонт. Однако ни одного паруса не мелькнуло вдали.
Еще не до конца выздоровевший Ширяев с Сорокиным вообще никуда не уходили от мола. «Лань» как назло стояла в ремонте, и не было даже на чем выйти, осмотреть место недавней схватки.