Гавань Командора

Шедший первым был одет заметно лучше остальных. С этакой претензией на роскошь, если не принимать во внимание явную несвежесть наряда. Он был единственным, чья шпага покоилась в ножнах. Зато пистолет в руке наводил на размышления, кто именно стрелял в кучера. Следующий за ним был с мушкетом в одной руке и большим кинжалом в другой. Уже поэтому в моих глазах на роль стрелка он не подходил. Стрелять с тяжелого ружья от бедра или с вытянутой руки – это же какое мастерство и силу иметь надо! А на Малютку Джона разбойник явно не тянул. Даже с большой натяжкой.

Почти рядом со мной стоял еще один из романтиков больших дорог. Его недавние соседи и приятели уже выбыли из игры. Этому же повезло. Пока повезло.

Нож в его руке нервно подергивался, однако меня зацепило не это. Внимание сразу привлек пистолет, который ходил ходуном гораздо сильнее клинка. Что было гораздо серьезнее. Вдруг выпалит сдуру, а в карете, между прочим, женщины и маленький ребенок.

Уже задним числом, когда все закончилось, мне подумалось, что по всем канонам жанра стычка должна была завершиться примирением с разбойниками, нашей если не дружбой, то хотя бы взаимоуважением, совместными посиделками у костра… Тогда же мне было не до рассуждений и размышлений. Тот, кто бьет вполсилы, наверняка сам окажется жертвой.

Разбойников было больше. Кто-то наверняка находился по ту сторону кареты. Да и Григорий стрелял не по зайцам. Беда бандитов – в низкой боевой подготовке. Они привыкли брать неожиданностью, нахрапом. Смогли бы одолеть обычных путников. Может, и опытных, если бы последние промешкали хоть немного и дали робин-гудам чуть форы по времени.

Что-то я расфилософствовался по мелочам и нагромоздил кучу ненужных описаний. Видно, совесть моя чуть не на месте. Не в том смысле, что мне жалко кого-то из нападавших. Сами хотели – сами получили. Но уж очень я привык убивать в последнее время. Словно так и надо поступать по жизни.

Как раз отсутствие раскаяния меня и беспокоит.

Шпага сама прыгнула в руку и вошла разбойнику в бок.

Он еще падал, когда я вскинул пистолет и выстрелил в наконец-то опомнившегося главаря.

Беда в том, что кремневое оружие срабатывает не сразу. Пока вспыхнет порох на полке, пока он подожжет основной заряд, проходит добрые полсекунды. Не меньше.

Главарь оказался калачом тертым. За эти полсекунды он успел отшатнуться, и предназначенная ему пуля попала в руку следовавшего за ним бандита. Главарь отбросил пистолет, подтверждая тем самым мои недавние подозрения о выстреле в кучера, и потянул из ножен шпагу.

Составить ему партию я не смог. От кареты раздался истошный женский визг. Пришлось забыть про главаря, его раненого приятеля да и про все остальное.

Как я оказался по ту сторону экипажа, объяснить не сумел бы никто. Перепрыгнул ли, обежал, перенесся по воздуху…

Вторая дверь была распахнута настежь, и какой-то крепыш похотливо пытался вытянуть наружу мою Юленьку. Другой оборванный разбойник стоял сразу за его спиной и выгадывал, где встать, дабы оказать компаньону наиболее эффективную помощь.

Я оказался перед ними так, что ни рубить, ни колоть тащившего было несподручно. Пришлось ударить клинком, словно палкой, почти без замаха по спине.

Убить подобный удар не мог. Разве что несерьезно ранить. У нас на море такие раны флибустьеры даже не замечали. Мало ли они зарабатывали царапин!

Очевидно, в европейских лесах дела обстояли несколько иначе. Разбойник вскрикнул, разжал руки и отпрыгнул в сторону. Упиравшаяся перед тем Юля по инерции улетела в глубины кареты, лишь мелькнули одна из многочисленных юбок да кончик ноги.

Второй бандит, до сих пор больше примеривавшийся, с какой стороны подступить, с неожиданной прытью выхватил пистолет.

Я привычно качнулся в сторону. Ему бы хоть в туловище стрелять, а не в лицо! Тоже мне, Вильгельм Телль выискался!

Мой клинок вошел незадачливому стрелку в живот. Его шибко раненный приятель решил не дожидаться очереди и припустил в лес. Плащ на его спине был порван, а дальше я и разглядывать не стал.

Лошади все время норовили встать на дыбы, рвануть прочь от места, где что-то постоянно грохочет, да к тому же начинает явственно пахнуть кровью. К счастью, державшие их разбойники находились на своих постах. Они едва не висели на скакунах, однако продолжали удерживать карету на месте.

Молодцы, ничего не добавишь!

От экипажа Ширяева по-прежнему доносился шум. Там тоже дрались. Если уровень лесных братьев такой же, то, может, Гриша сумеет обойтись без моей помощи.

Воинское ремесло, как никакое другое, требует постоянного упражнения даже после того, когда основные навыки давно закреплены. Разбойники явно пренебрегали этим непреложным правилом, большую часть времени пребывая в неге и довольстве. В архипелаге такие лентяи долго не жили…

Я изо всех сил вновь рванул на другую сторону. Никак не мог забыть, что главарь находится там. Как правило, такие должности занимают люди, наиболее умелые. Чаще всего именно они собирают вокруг себя остальных, а нет – добиваются положения умением и силой. Ну и, конечно, удачливостью.

Не знаю, как насчет умения, однако удачливость явно оставила главаря. Он сам прекрасно понял это. Даже не попытался ни устроить решающий поединок со мной, ни хотя бы схватить одну из женщин и укрыться за ней, словно за живым щитом.

Хотя для последнего он был, возможно, хорошо воспитан.

Я хорошим воспитанием не блистал. Шпага продолжала привычно лежать в правой руке, поэтому пистолет был выхвачен левой. Главарь как раз вцепился в древесный ствол, чтобы с разгона обогнуть его, а там – ищи его в чаще.

Нет, все-таки я определенно не джентльмен. Подельники пусть удирают, а вот главарь… Он ведь еще может доставить ненужных хлопот. А то и попытаться отомстить за провал нападения. Достаточно хорошенько прицелиться из чащи да выстрелить. Пуля из засады без проблем способна одолеть любого фехтовальщика.

Не выстрелит. Как и не отомстит. Я достал его буквально в предпоследний момент, который стал для главаря последним.

И тут свои добровольные посты оставили конюхи. Они решили, что нет никакого смысла удерживать лошадей, по-прежнему остающихся хозяйскими. Да еще учитывая, что вместо благодарности их могла ждать общая участь.

Это они зря. Работа заслуживает хоть какой-то награды. Уж их трогать я точно не собирался. Как перед этим фактически отпустил двоих бандитов: с рваным на спине плащом и второго, раненного в руку.

Едва конюхи торопливо бросились прочь, почуявшие свободу лошади решили, что пришел их долгожданный час. Еще счастье, что назвать скакунов дружными было трудно. Рванули бы сообща, могли бы такую скорость набрать едва ли не с места!

Что-то скрипнуло, что-то звякнуло, и карета тронулась в путь. Ощущение было таким, будто внезапно приходит в движение твой поезд, а ты остаешься стоять на перроне. Хорошо, перипетии схватки сыграли мне на руку и я оказался почти рядом.

Чтобы запрыгнуть, пришлось даже отбросить шпагу. Я же не каскадер. Тренироваться в делах подобного рода не приходилось. Да и кареты мало приспособлены для трюков.

Я едва не сорвался, на секунду завис, но сумел подтянуться и плюхнуться на козлы рядом с кучером.

Кстати, тот был жив, хотя мало что соображал от раны. К тому же он стонал, но – вот что значит профессионализм! – вожжи не выпустил. Я буквально силой вырвал их и потянул, останавливая лошадей. Блин! С машиной управляться куда легче!

Но – справился. Карета застыла, и я немедленно рявкнул:

– Юля!

Женщина послушно высунулась. Растрепанная, но такая милая…

Времени на сантименты и любования не было. Сзади оставался Ширяев, и непонятно, как обстояли дела у него. Да и шпага мне была дорога, и оставлять ее у дороги я не собирался.

– Держи! – Я подхватил Юлю. Рывком помог забраться на козлы и протянул вожжи. – Кому сказал!

Не люблю приказывать женщинам, однако выбора не было, а уговоры всегда отнимают время.