Флаг Командора

– Если хочешь жить хорошо, то найдешь способ, – второй говоривший, тот, который был поспокойнее, тоже стал вдруг понятным.

Значит, все-таки корабль в опасности. А жить… Жить хочет каждый. Только почему тогда никто не вспоминает о Володе?

Ардылов хотел напомнить о себе, что он здесь, только не может встать, однако говорить, оказалось, он тоже не мог. Изо рта не вырвалось даже сипа.

Обидно! Только стал свободным, начал жить, как все люди, – и вдруг погибать позабытому, незамеченному…

От жалости к себе он пропустил реплику неузнанного знакомца.

– Нет, – как-то издевательски-протяжно отозвался на нее собеседник. – Не сделаешь – тогда несдобровать.

Правильно. Если каждый делает все, что в силах, то никакой шторм не страшен. Значит, должен делать и я. Вот если бы суметь встать!..

– Мы достанем везде, – вновь донеслась реплика второго. – Так что думай. Хорошо жить – или страшно умереть.

Показалось, но после последней фразы прозвучал короткий смешок. Словно после остроумной шутки.

– Ладно, – наконец согласился знакомый. – Я слышал, через неделю он пойдет на Тортугу. На пару дней. Если будете рядом… Но меня тогда заберите. Он же все равно узнает, а тогда…

– Заберем. Обещали уже.

Хотят уйти на шлюпке. Кранты! Но почему через неделю? И Тортуга. Мы рядом с ней?

– Через восемь дней мы будем ждать тебя там же, – подытожил второй. – А теперь я пошел. Я ведь рискую больше некоторых. Если узнают…

Голоса стали удаляться. Одновременно море почти успокоилось, перестало раскачивать корабль, и Ардылов неожиданно для себя провалился в сон.

Очнулся он ближе к утру. От холода. Тело тряслось, словно надеялось согреться от тряски, во рту было погано, в мышцах гнездилась слабость, и что-то больно впилось в спину.

Ардылов осторожно завел руку назад и обнаружил там какой-то сучок.

Значит, не на корабле, понял он. Глаза постепенно привыкли к мраку, который не могли рассеять ни далекие звезды, ни едва нарождающийся серпик луны.

Вокруг были кусты. Владимир приподнялся и чуть в стороне углядел темную полосу забора, а еще дальше – что-то похожее на дом.

Ноги слушались плохо, пошатывало, однако это был явно дом Командора, в котором жил и Ардылов.

Похоже, малость перебрал, вздохнул моряк. Это может случиться с каждым. Не беда.

С трудом удерживая равновесие, дрожа от смеси холода и похмелья, Ардылов потихоньку доковылял до двери.

Из соседнего флигелька, где жили инвалиды, кто-то выглянул, но узнал идущего и помянул черта.

Пригрезится же! Шторм, корабль, разговор. Нет, надо бросать пить, пока не допился до белых коней, подумал Ардылов, перед тем как провалиться в сон.

На этот раз в своей постели.

39

Кабанов. Роковая прогулка

Сходить на Тортугу меня уговорил Ширяев. Пристал как банный лист. Мол, столько времени быть совсем рядом и не побывать на легендарном острове – такое в голове не укладывается!

И пусть легендарным он был лет пятнадцать назад, но это же мечта!

Как мало порой человеку надо! Попал в мир детских грез и счастлив, даже не позволяя себе заметить, что ничего прекрасного в окружающем мире нет. Паруса – и те не белоснежные, а серые, грязноватые. Я уж не говорю про запах, способный у непривычного человека надолго отбить аппетит.

Если мне здесь уютно, то не из-за какой-то романтики. Я лишь не люблю скуку, монотонность, отсутствие зримых дел.

Да и что значит уют? Уютным может быть и лагерь или место привала. Пока никто не стреляет.

Ох, философия! Один день смотришь так, другой – этак. Заправляет же всем настроение.

Настроение у меня было чуточку ностальгическим. Как всегда, когда приходится прощаться с привычным, вне зависимости, есть в этом привычном хорошее или нет.

Пусть душа рвется вперед, какая-то частичка остается навсегда здесь. Среди то ласкового, то бушующего моря, бесчисленных островов, флага, который чуть ли не полтора года развевался над головой…

Наша певчая троица опять устроилась поудобнее на баке и под гитару поет любимую песню. Только исправили несколько слов из уважения к флагу, а так…

Тортуга, он же Черепаший остров, медленно вырастал перед бригантиной. Он на самом деле был похож на панцирь черепахи, по какому-то капризу решившей никуда не двигаться с облюбованного места.

Я смотрел на когда-то грозную твердыню и думал: как же мало надо, чтобы канули почти без следа самые громкие деяния! Смена политического курса, и те, кто вчера был героем, сегодня становятся изгоями в родных местах. Была неофициальная пиратская столица – стал почти необитаемый остров, один из многих островов здешнего моря, славный разве что своим прошлым. Посмотришь – и не найдешь следов былых стоянок, кутежей. Было или не было.

Похоже, последний поход мы совершили не к Картахене, а сюда. Когда мы вновь ступим на палубу корабля, будет уже не поход, а путешествие. Все-таки в Европу.

Большинство наших женщин остаются здесь. У всех новые мужья, кое у кого уже дети. Дай Бог им счастья!

Мужчины уходят все. Все двенадцать, включая пирата-романтика Ширяева. Даже он стал понимать, что нам больше нечего делать в этих водах. Еще год, в крайнем случае три, и флибустьерство как полуузаконенный институт окончательно умрет. То, что не смогли сделать испанцы, сделало собственное правительство, к тому же находящееся у черта на куличках.

Англичан ждет то же самое. Уже теперь им приходится хитрить, стараться не оставить следов своих нападений на собственных союзников, а что будет дальше?

Мы-то знаем что.

Уходят двенадцать человек, включая меня. Остальные остались здесь навечно. Будем искать счастья в Европе. Там тоже хорошего мало, но все-таки…

Уже решено, что отправляемся сразу после Нового года. До него-то и осталось чуть больше месяца. Я уже ветеранов-охранников заранее отпустил. Посетим Францию, найдем Мишеля, узнаем, как ему живется в родовом замке.

А потом еще один переход – и Россия.

С нами до Европы отправляется Гранье. Я соблазнил его рассказами о молодом царе и той любви, которую монарх питает к пушкам. Жан-Жаку захотелось самому взглянуть на государя, ни в грош не ставящего комфорт, зато любящего дела и бранные потехи.

И еще в забытые дома возвращаются два десятка моряков. Из тех, у кого хватило ума не пропить все деньги и хоть что-то оставить на обзаведение. Одни мечтают открыть трактиры, другие – мастерские, кто-то думает торговать. И им Бог пускай дарует счастье! И тем, кто был со мной и остается здесь.

Я никому не желаю больше зла. Счета оплачены, пусть каждый живет своей жизнью. Отныне я обнажу шпагу только во благо Родины. Или если кто-нибудь заденет мою честь. Я все-таки дворянин.

О друзьях говорить не будем. Защищать их – все равно что защищать себя.

Друзья… А Флейшман-то, похоже, посмеивается.

Мы взяли в последний поход бригантину. На ней же пойдем в Европу. Фрегат требует больше людей, поэтому оба фрегата оставляем здесь. Бывший испанец уже продан. «Вепрь» пока числится за нами, он даже прошел килевание, однако с ним тоже, к сожалению, придется расстаться. Жаль, но что поделать…

– Над чем смеетесь, уважаемый шкипер? – спрашиваю у Юры.

Валера с нами не пошел. Сказал, что лучше побудет дома. Что он, островов не видел? В итоге пришлось Флейшману определяться с курсами самостоятельно. И ничего. Получилось. Что значит богатая практика!

На деле наш штурман – домосед. В море он ходит лишь за деньгами. Денег же у него полно. Если, конечно, все не растратит в ближайшее время Женевьева. Она это умеет, а Валера не в состоянии отказать. Но это проблемы не мои.